Чувствуя, что у него спирает дыхание. Сомс воскликнул:

– Как! Вашего брата? А он что здесь делал?

– Позировал, разумеется.

– Позировал! Чего ради... – Он сдержался и не сказал: 'ему понадобилось позировать! «, а уставился на густо покрасневшую кузину.»

– Я ей говорила, чтобы она с ним здесь не встречалась. И Джону говорила.

– Так она и раньше это делала?

– Да, два раза. Она, знаете, так избалована.

– А! – Реальность нависшей опасности обезоружила его. Говорить резкости перед лицом катастрофы казалось излишней роскошью.

– Где она?

– Во вторник утром она сказала, что едет в Доркинг.

– И забрала его? – повторил Сомс.

Джун кивнула.

– Да, после его сеанса. Его портрет готов. Если вы думаете, что я больше вас хочу, чтобы они...

– Никто в здравом уме не захотел бы, чтобы они... – холодно сказал Сомс. – Но зачем вы устроили ему сеансы, пока она здесь бывала? Джун покраснела еще гуще.

– Вы-то не знаете, как трудно приходится настоящим художникам. Я не могла не заботиться о Харолде. Не залучи я Джона до его отъезда на ферму...

– Ферма! – сказал Сомс. – Почем вы знаете, может быть, они... – Но он опять сдержался. – Я ждал чего-то в этом роде с тех самых пор, как узнал, что он вернулся. Ну, я сейчас поеду в Доркинг. Вам известно, где его мать?

– В Париже.

А-а, но теперь ему не придется просить эту женщину отдать своего сына его дочери! Нет, скорее придется просить ее отнять его.

– До свидания, – сказал он.

– Сомс, – заговорила вдруг Джун, – не давайте Флер... это все она...

– Не желаю слышать о ней ничего дурного.

Джун прижала стиснутые ручки к плоской груди.

– Люблю вас за это, – сказала она, – и простите...

– Ничего, ничего, – буркнул Сомс.

– До свидания, – сказала Джун. – Дайте руку!

Сомс протянул руку, она судорожно ее сжала, потом разом выпустила.

– В Доркинг, – сказал он Ригзу, садясь в машину.

Лицо Флер, каким он видел его на балу в Нетлфолде и каким никогда не видел раньше, неотступно преследовало его, пока он ехал по Хэммерсмитскому мосту. Ох и своевольное создание! Вдруг – вдруг она на все решилась? Вдруг случилось самое страшное? Боже правый! Что же нужно, что же можно тогда предпринять? Какая расчетливая, цепкая страсть ею владела, как она скрывала ее ото всех, от него... или пыталась скрыть! Было в этом что-то страшное и что-то близкое ему, всколыхнувшее память о том, как сам он преследовал мать этого юноши, – память о страсти, которая не хотела, не могла отпустить; которая взяла свое и, взяв, потерпела крушение. Он часто думал, что Флер нелогична, что, как все теперешние «ветрогонки», она просто мечется без цели и направления. И как насмешку воспринял он теперь открытие, что она, когда знает, чего хочет, способна на такое же упорство, как он сам и его поколение. Нельзя, видно, судить по наружности! Под спокойной поверхностью страсти те же, что были, и когда они просыпаются и душат, та же знойная тишина застывает в пронизанных ветром пространствах... Ригз свернул на Кингстон! Скоро они проедут РобинХилл. Как изменились эти края с того дня, когда он привез сюда Босини выбирать место для постройки! Сорок лет, не больше – но сколько перемен! Plus ca change, – сказала бы Аннет, – plus c'est la meme chose!' Любовь и ненависть – они-то не кончаются! Пульс жизни продолжает биться за шумом автомобильных колес, за музыкой джаз-бандов. Что это, судьба бьет в барабан или просто бьется человеческое сердце? Бог знает! Бог? Удобное слово. Что понимают под ним? Он не знает, никогда не узнает. Утром в соборе ему показалось было... а потом – этот служитель! Вот мелькнули тополя, и башня с часами, и крыша дома, который он построил и в котором так и не жил. Знай он заранее, какой поток автомобилей день за днем будет течь в четверти мили от дома, он не стал бы его строить и, может быть, не было бы всей этой трагедии. А впрочем – не все ли равно, что делать? Так или иначе, жизнь возьмет тебя за шиворот и швырнет, куда ей вздумается. Он нагнулся вперед и тронул шофера за плечо.

– Вы какой дорогой едете?

– Через Ишер, сэр, а потом налево.

– Ну хорошо, – сказал Сомс, – как знаете. Время завтрака прошло, но он не был голоден. Он не проголодается, пока не узнает худшего. А вот Ригэ, наверно, другое дело.

– Вы где-нибудь остановитесь, – сказал он, – да перекусите и выкурите папиросу.

– Хорошо, сэр.

Остановился он скоро. Сомс остался сидеть в машине, лениво разглядывая вывеску «Красный лев». Красные Львы, Ангелы и Белые Кони – ничто их не берет. Чего доброго, в Англии скоро попытаются ввести сухой закон но этот номер не пройдет – экстравагантная выдумка! Нельзя заставить людей повзрослеть, обращаясь с ними, как с детьми: они и так слишком ребячливы. Взять хоть стачку горняков, которая все