словно пытаясь добраться до глубоко зарытых костей, давно уже, вероятно, чистых, как палочки. Потом он поднялся с колен и отряхнул с них пыль. Теперь у него есть дата. И, полный непонятной бодрости, он вышел с кладбища и подозрительным взглядом окинул Ригза. Не видел ли тот, как он стоял на коленях? Но шофер сидел, как всегда, повернувшись спиной ко всему на свете, покуривая неизменную папиросу. Сомс сел в машину.

– Теперь мне нужен дом священника, или как его там.

– Хорошо, сэр.

Всегда он отвечает «Хорошо, сэр», а сам понятия не имеет, куда ехать.

– Вы бы лучше спросили дорогу, – сказал он, когда машина двинулась по изрытому колеями проселку. Этот тип скорей в Лондон вернется, чем спросит. Спрашивать, впрочем, было некого. Полное безлюдье прихода, где покоились его корни, поражало Сомса. Кругом были холмы и простор, большие поля, налево в овраге – лес, и почва, видно, неважная – не красная, и не белая, и не то чтобы бурая; вот море – то было синее, а скалы, насколько он мог разглядеть, – полосатые. Дорога свернула вправо, мимо кузницы.

– Эй, – сказал Сомс, – остановитесь-ка!

Он сам вышел спросить дорогу. Ригз все равно перепутал бы.

Кузнец бил молотом по колесу, и Сомс подождал, пока он заметит его присутствие.

– Где дом священника?

– Прямо по дороге, третий дом направо.

– Благодарю вас, – сказал Сомс и, подозрительно оглядев кузнеца, добавил:

– Что, фамилия Форсайт здесь еще известна?

– Что такое?

– Вы когда-нибудь слышали фамилию Форсайт?

– Фарсит? Нет.

Сомс испытал смешанное чувство разочарования и облегчения и вернулся на свое место. Вдруг бы он сказал: «Ну да, это моя фамилия!»

Быть кузнецом – почтенная профессия, но он чувствовал, что в его семье она не обязательна. Машина двинулась.

Дом священника задыхался в зарослях ползучих растений. Священник, наверно, тоже задохнулся! Сомс потянул ржавый звонок и стал ждать. Дверь отворила краснощекая девушка. Все было просто, по- деревенски.

– Мне нужно видеть священника, – сказал Сомс. – Он дома?

– Да, сэр. Как о вас сказать?

Но в эту минуту в дверях появился жидкий мужчина в жиденьком костюме и с жидкой бородкой.

– Это ко мне, Мэри?

– Да, – сказал Сомс, – вот моя карточка.

Наверно, думалось ему, можно расспросить о своем происхождении в каких-то особых, изысканных фразах; но они не подвернулись, и он сказал просто:

– Мои предки жили в этих местах несколько поколений назад. Мне хотелось поглядеть эти края и кой о чем расспросить вас.

– Форсайт? – сказал священник, глядя на карточку. – Имя мне незнакомо, но, полагаю, что-нибудь найдем.

Одежда на нем была старая, поношенная, и Сомсу подумалось, что глаза его обрадовались бы, если б умели. «Чует деньги, – подумал он, – бедняга!»

– Зайдите, пожалуйста, – сказал священник. – У меня есть кой-какие записи и старая десятинная карта . Можно посмотреть. Церковные книги ведутся с тысяча пятьсот восьмидесятого года. Я мог бы проглядеть их для вас.

– Не знаю, стоит ли, – сказал Сомс и прошел за ним в комнату, неописуемо унылую.

– Присядьте, – сказал священник, – я сейчас достану карту, Форсайт? Теперь я как будто вспоминаю.

Любезен до крайности и, наверно, непрочь заработать!

– Я был возле церкви, – сказал Сомс. – Она очень близко от моря.

– Да; в кафедре, говорят, в прежнее время прятали контрабандную водку.

– Я нашел на кладбище дату – тысяча семьсот семьдесят семь; могилы сильно запущены.

– Да, – сказал священник, роясь в шкафу, – это все морской воздух виноват. Вот карта, о которой я говорил. – Он принес большую потемневшую карту, разложил ее на столе, а углы придавил жестянкой с табаком, чернильницей, книгой проповедей и плеткой. Плетка была слишком легкая, и карта, медленно свертываясь, удалялась от Сомса.

– Иногда, – сказал священник, водворяя угол на место и глазами ища, чем бы придавить его, – из этих старых карт можно извлечь много полезного.

– Я подержу, – сказал Сомс, наклоняясь над картой. – К вам, верно, приезжает много американцев в поисках предков?

– Нет, не много, – сказал священник, и брошенный им искоса взгляд не понравился Сомсу. – Я помню