– Наверно, еще дольше.
– Ну, Майкл – лучший из всех мужчин.
– Энн – лучшая из женщин.
– Как удачно, правда? Сколько ей лет?
– Двадцать один.
– Как раз тебе подходит. Даже если б нас не разлучили, я всегда была слишком стара для тебя. Ой, какие мы были глупые, правда?
– Не нахожу. Это было так естественно, так красиво.
– Ты по-прежнему идеалист. Хочешь варенья? Оксфордское.
– Да. Только в Оксфорде и умеют варить варенье.
– Джон, у тебя волосы лежат совсем как раньше. Ты мои заметил?
– Все старался.
– Тебе не нравится?
– Раньше, пожалуй, было лучше; хотя...
– Ты хочешь сказать, что мне не к лицу отставать от моды. Очень тонко! Что она стриженая, ты, по- видимому, одобряешь.
– Энн стрижка к лицу.
– Ее брат много тебе рассказывал обо мне?
– Он говорил, что у тебя прелестный дом, что ты ухаживала за ним, как ангел.
– Не как ангел, а как светская молодая женщина. Это пока еще не одно и то же.
– Энн была так благодарна. Она тебе говорила?
– Да. Но по секрету скажу тебе, что мы, кажется, отправили Фрэнсиса домой циником. Цинизм у нас в моде. Ты заметил ею во мне?
– По-моему, ты его напускаешь на себя.
– Ну, что ты? Я его отбрасываю, когда говорю с тобой. Ты всегда был невинным младенцем. Не улыбайся – был! Поэтому тебе и удалось от меня отделаться. Ну, не думала я, что мы еще увидимся.
– И я не думал. Жаль, что Энн еще не встала.
– Ты не говорил ей обо мне.
– Почему ты знаешь?
– По тому, как она смотрит на меня.
– К чему было говорить ей?
– Совершенно не к чему. Что прошло... А забавно всетаки с тобой встретиться. Ну, руку. Пойду к Колли.
Их руки встретились над его тарелкой с вареньем.
– Теперь мы не дети, Джон. Так до завтра. Мой дом тебе понравится. A rivederci!
Поднимаясь по лестнице, она упорно ни о чем не думала.
– Можно войти, Холли?
– Флер! Милая!
На фоне подушки смуглело тонкое лицо, такое милое и умное. Флер подумалось, что нет человека, от которого труднее скрыть свои мысли, чем от Холли.
– Вот счета, – сказала она. – В десять мне предстоит разговор с этим ослом-чиновником. Это вы заказали столько окороков?
Тонкая смуглая рука взяла счета, и на лбу между большими серыми глазами появилась морщинка.
– Девять? Нет... да. Правильно. Вы видели Джона?
– Да. Единственная ранняя птица. Приходите все к нам завтра к завтраку.
– А вы думаете, что это будет разумно. Флер?
– Я думаю, что это будет приятно.
Она встретила пытливый взгляд серых глаз твердо и с тайной злостью. Никто не посмеет прочесть у нее в мыслях, никто не посмеет вмешаться!
– Ну отлично, значит, ждем вас всех в час тридцать. А теперь мне надо бежать.
И она побежала, но так как ни с каким «ослом-чиновником» ей встретиться не предстояло, она вернулась в Гринпарк и села на скамейку.
Так вот какой Джон теперь! Ужасно похож на Джона – тогда! Глаза глубже, подбородок упрямей – вот, собственно, и вся разница. Он все еще сияет, он все еще верит во что-то. Он все еще восхищается ею. Д- да!