глубже. Она заметила, как он чуть-чуть сдвинул брови, будто ему мешало, что лицо ее слишком близко; немножко отодвинулась, и нахмуренное выражение исчезло.

– Милый, ты поправишься.

Глаза ответили: «Нет»; и губы шевелились, но звука она не могла уловить. На мгновение она потеряла самообладание, всхлипнула, сказала:

– Папа, прости меня!

Взгляд смягчился, и на этот раз ей послышалось что-то вроде:

– Простить? Глупости!

– Я так тебя люблю.

Тогда он, казалось, бросил попытку заговорить, и вся его жизнь сосредоточилась в глазах. Глубже и глубже становился их цвет и смысл, он словно понуждал ее к нему-то. И вдруг, как маленькая девочка, она сказала:

– Да, папа; я больше не буду!

Она почувствовала ладонью, как дрогнули его пальцы; губы, казалось, силились улыбнуться, голова шевельнулась, как будто он хотел кивнуть, а взгляд становился все глубже.

– Здесь Грэдмен, милый, и мама, и тетя Уинифрид, и Кит, и Майкл. Хочешь кого-нибудь видеть?

Губы зашевелились:

– Нет, тебя.

– Я все время с тобой. – Опять она почувствовала, как задрожали его пальцы, увидела, как губы шепнули:

– Ну, все.

И вдруг глаза погасли. Ничего не осталось! Он еще некоторое время дышал, но не дождался, пока приехал «этот тип», сдал – умер.

Сообразуясь со вкусами Сомса, пышных похорон не устраивали. Вся семья, за исключением его самого, давно уже утеряла интерес к этой церемонии.

Все прошло очень тихо, присутствовали только мужчины.

Приехал сэр Лоренс, такой серьезный, каким Майкл никогда его не видел.

– Я уважал «Старого Форсайта», – сказал он сыну, возвращаясь пешком с кладбища, где Сомс теперь лежал в им самим выбранном углу, под дикой яблоней. – У него были устарелые взгляды, и он не умел себя выразить; но честный был человек – без глупостей. Как Флер держится?

Майкл покачал головой.

– Ей страшно тяжело сознание, что он...

– Мой милый, нет лучшей смерти, чем умереть, спасая самое свое дорогое. Как только сможешь, привези Флер к нам в Липпингхолл – там ни ее отец, ни родные не бывали. Я приглашу погостить Хилери с женой – их она любит.

– Она меня очень беспокоит, папа, – что-то сломалось.

– Это с большинством из нас случается, пока мы не дожили до тридцати лет. Сдает какая-то пружина, а потом приходит «второе дыхание», как говорят спортсмены. То же самое случилось и с нашим веком – что- то сломано, а «второе дыхание» еще не пришло. Но придет. И к ней тоже. Какой вы думаете поставить памятник на могиле?

– Вероятно, крест.

– По-моему, он предпочел бы плоский камень; в головах эта дикая яблоня, а кругом тисовые деревья, чтобы никто не подглядывал. Никаких «Любимому» и «Незабвенному». Он купил этот участок в вечное пользование? Ему приятно было бы принадлежать своим потомкам на веки вечные. Во всех нас больше китайского, чем можно предположить, только у них на роли собственников предки. Кто этот старик, который плакал в шляпу?

– Старый мистер Грэдмен – своего рода деловая нянька всего семейства.

– Верный старый пес! Да, вот не думал я, что «Старый Форсайт» отправится на тот свет раньше меня. Он выглядел бессмертным, но мир наш зиждется на иронии. Могу я что-нибудь сделать для тебя и Флер? Поговорить с правительством относительно картин? Мы с маркизом могли бы это вам устроить. Он питал слабость к «Старому Форсайту», и Морланд его уцелел. Кстати, нешуточная, видно, была у него схватка с огнем – совсем один, во всей галерее. Кто бы заподозрил, что он способен на такое!

– Да, – сказал Майкл. – Я расспрашивал Ригза. Он никак не опомнится.

– Разве он видел?

Майкл кивнул.

– Вот он идет!

Они замедлили шаг, и шофер, козырнув, поравнялся с ними.

– А, Ригз, – сказал сэр Лоренс, – вы, я слышу, были там во время пожара.

– Да, сэр Лоренс. Мистер Форсайт прямо чудеса творил – пылу, как у двухлетка, мы его чуть не силой увели, Так всегда боялся попасть под дождь или сесть на сквозняке, а тут – ив его возрасте... Дым валит, а он мне одно: «Идемте» да «идемте» – прямо герой! В жизни я не был так удивлен, сэр Лоренс! Такой беспокойный был джентльмен, а тут... И нужно же было! Не вздумай, он непременно спасти эту последнюю