– Но ведь сейчас вы оба здесь.

– Завтра уезжаем; мне хотелось увидеть Кэмден. – Глаза опять стали внимательно разглядывать лицо Джона. – Может, наоборот, вы поедете с нами и посмотрите наш дом? Он старый. И Фрэнсису доставили бы удовольствие.

– Вы всегда знаете, что доставит вашему брату удовольствие?

– Конечно.

– Вот это здорово. Но вам правда хочется, чтобы я приехал?

– Ну да.

– Я-то очень хотел бы; ненавижу отели. То есть... ну, вы знаете.

Но так как он и сам не знал, трудно было ожидать, что она знает. Она тронула лошадь, и иноходец Джона перешел на легкий галоп. В просветы нескончаемого соснового леса солнце светило им в глаза; пахло нагретыми сосновыми иглами, смолой и травой; дорога была ровная, песчаная; лошади шли бодро. Джон был счастлив. Странные у этой девушки глаза, манящие; и верхом она ездит даже лучше, чем девочки Блэр.

– Англичане, наверно, все хорошо ездят? – спросила она.

– Почти все, если вообще ездят; но сейчас у нас верховая езда не в почете.

– Так хотелось бы побывать в Англии! Наши предки приехали из Англии в тысяча семисотом году – из Вустершира. Где это?

– Это наш Средний Запад, – сказал Джон. – Только совсем не такой, как у вас. Там много фруктовых садов – красивая местность: белые деревянные домики, пастбища, сады, леса, зеленые холмы. Я как-то на каникулах ездил туда гулять с одним школьным товарищем.

– Должно быть, чудесно. Наши предки были католики. У них было имение Нэйзби; вот мы и свое назвали Нэйзби. А бабушка моя была французская креолка из Луизианы. Правда, что в Англии считают, будто в креолах есть негритянская кровь?

– Мы очень невежественны, – сказал Джон. – Я-то знаю, что креолы это старые испанские и французские семьи. В вас обоих есть что-то французское.

– Во Фрэнсисе – да. А мы не проехали этот курган? Мы уже сделали добрых четыре мили, а говорили – до него только две.

– А не все ли равно? Тот, первый, по-моему, не был так уж потрясающе интересен.

Ее губы улыбнулись; она, наверно, никогда не смеялась по-настоящему.

– А какие в этих краях индейцы? – спросил Джон.

– Наверно не знаю. Если есть, так должно быть, семинолы. Но Фрэнсис думает, что эти курганы были еще до прихода теперешних племен. Почему вы приехали в Америку, мистер Форсайт?

Джон прикусил губу. Сказать причину – семейная распря, неудачный роман – было не так-то просто.

– Я сначала поехал в Британскую Колумбию, но там дело не пошло. Потом услышал о персиках в Северной Каролине.

– Но почему вы уехали из Англии?

– Да просто захотелось посмотреть белый свет.

– Да, – сказала она.

Звук был тихий, но сочувственный. Джон был рад, тем более что она не знала, чему сочувствует. Образ его первой любви редко теперь тревожил его – уже год, даже больше, как это кончилось. Он был так занят своими персиками.

Кроме того, Холли писала, что у Флер родился сын. Вдруг он сказал:

– По-моему, надо поворачивать – посмотрите на солнце.

Солнце, и правда, было уже низко за деревьями.

– Ой, да.

Джон повернул коня.

– Давайте галопом, через полчаса сядет; а луны еще долго не будет.

Они поскакали назад по дороге. Солнце зашло еще скорее, чем он думал, стало холодно, свет померк. Вдруг Джон придержал лошадь.

– Простите, пожалуйста; кажется, мы не на той дороге, по которой ехали с пикника. Я чувствую, что мы сбились вправо. Дороги все одинаковые, а лошади только вчера из Колумбии, знают местность не лучше нашего.

Девушка засмеялась.

– Мы заблудимся.

– Хм! Это не шутка в таком лесу. Ему что, конца нет?

– Наверно, нет. Прямо приключение.

– Да, но вы простудитесь. Ночью здорово холодно.

– А у вас только что была испанка!

– О, это неважно. Вот дорога влево. Поедем по ней или прямо?

– По ней.

Они поехали дальше. Для галопа было слишком темно, скоро и рысью ехать стало невозможно. А дорога извивалась бесконечно.

– Вот так история, – сказал Джон. – Ой, как неприятно!

Они ехали рядом, но он еле-еле разглядел ее улыбку.

– Ну что вы! Страшно забавно.

Он был рад, что она так думает, но не совсем с ней согласен.

– Так глупо с моей стороны. Брат ваш меня не поблагодарит.

– Он же знает, что я с вами.

– Если б еще у нас был компас. Так всю ночь можно проплутать. Опять дорога разветвляется! О черт, сейчас совсем стемнеет.

И не успел он сказать это, как последний луч света погас; Джон едва различал девушку на расстоянии пяти шагов. Он вплотную подъехал к ее лошади, и Энн дотронулась до его рукава.

– Не надо беспокоиться, – сказала она, – вы этим только все портите.

Переложив поводья, он сжал ее руку.

– Вы молодчина, мисс Уилмот.

– О, зовите меня Энн. От фамилий как-то холодно, когда собьешься с дороги.

– Большое спасибо. Меня зовут Джон, по-настоящему – Джолион.

– Джолион – Джон, это хорошо.

– А я всегда любил имя Энн. Подождем, пока взойдет луна, или поедем дальше?

– А она когда взойдет?

– Часов в десять, судя по вчерашнему. И будет почти полная. Но сейчас только шесть.

– Поедем, пусть лошади сами ищут дорогу.

– Ладно. Только если уж они нас куда-нибудь привезут, так в Колумбию, а это не близко.

Они поехали шагом по узкой дороге. Теперь совсем стемнело. Джон сказал:

– Вам не холодно? Пешком идти теплее. Я поеду вперед; не отставайте, а то потеряете меня из виду.

Он поехал вперед и скоро спешился, потому что сам замерз. Ни звука нельзя было уловить в нескончаемом лесу, ни проблеска света.

– Вот теперь я озябла, – послышался голос Энн. – Я тоже слезу.

Так они шли с полчаса, ведя лошадей в поводу и чуть не ощупью находя дорогу; вдруг Джон сказал:

– Посмотрите-ка! Что-то вроде поляны! А что там налево чернеется?

– Это курган.

– Только какой, интересно? Тот, что мы видели, или второй, или еще новый?

– Пожалуй, побудем здесь, пока не взойдет луна, а тогда, может быть, разберемся и найдем дорогу.

– Правильно! Тут, наверно, и болота есть. Я привяжу лошадей и поищем, где укрыться. А холодно!