стояла, наблюдая, как Флёр гребёт обратно; девушка выпустила весло, чтобы махнуть рукой на прощание, и с болью в сердце Джун побрела лугами над рекой. Молодое тянется к молодому, как гонятся стрекозы друг за дружкой, и любовь, как солнце, прогревает их насквозь. Её молодость! Давным-давно, когда Фил и она… А с тех пор ничего! Ни в ком не нашла она того, чего искала. И так упустила жизнь. Но какая петля затягивается вокруг этих двух юных существ, если они и вправду любят друг друга, как думает Холли, как опасаются её отец и Ирэн и даже, по-видимому, Сомс. Какая петля и какие препятствия! И тяга к будущему, живое презрение к минувшему – то, из чего образуется активное начало, – заговорили в сердце женщины, всегда считавшей, что то, чего хочешь сам, важнее того, чего не хотят другие. С высокого берега в тёплой тишине лета она глядела на кувшинки, следила за листьями ветлы, за всплесками рыб; вдыхая запах травы и таволги, думала, как принудить каждого быть счастливым. Джон и Флёр! Бедные неоперившиеся утятки – жёлтенькие, несчастненькие! Как их жалко! Несомненно, можно что-то сделать. С таким положением нельзя мириться. Джун пошла дальше и пришла к вокзалу разгорячённая и сердитая.

В тот же вечер, следуя своей склонности к прямому действию, из-за которой многие её избегали, она сказала отцу:

– Папа, я ездила посмотреть на Флёр. Я её нахожу очень привлекательной. Нехорошо нам прятать голову под крыло.

Джолион, поражённый, отставил свой ячменный кофе и сгрёб в кулак бородку.

– Но ты именно это и делаешь, – сказал он. – Представляешь ты себе, чья она дочь?

– Мёртвое прошлое пусть хоронит своих мертвецов .

Джолион встал.

– Есть вещи, которые нельзя похоронить.

– Я не согласна, – сказала Джун. – Это то, что стоит на пути ко всякому счастью и прогрессу. Ты не понимаешь нашего века, папа. Он отбрасывает всё изжитое. Почему тебя так страшит, что Джон узнает все о своей матери? Кто теперь придаёт значение таким вещам? Брачные законы и посейчас те же, какими были в то время, когда Ирэн и Сомс не могли получить развода и пришлось вмешаться тебе. Мы ушли вперёд, а законы остались на старом месте. Поэтому никто с ними не считается. Брак без приличной возможности его расторжения – это одна из форм рабовладельчества; человек не должен быть собственностью человека. Теперь каждый это понимает. Если Ирэн нарушила подобный закон, что в этом дурного?

– Не мне возражать, – сказал Джолион, – но дело совсем не в том. Дело в человеческом чувстве.

– Конечно! – вскричала Джун. – В человеческом чувстве этих двух молодых созданий.

– Моя дорогая, – ответил Джолион мягко, но чувствуя, что теряет терпение, – ты говоришь вздор.

– Отнюдь не вздор. Если окажется, что они действительно друг друга любят, зачем же делать их несчастными во имя прошлого?

– Ты не переживала этого, прошлого. А я пережил – через чувства моей жены; пережил собственными своими нервами и своим воображением, как только может это пережить истинно любящий человек.

Джун тоже встала и беспокойно зашагала по комнате.

– Если б ещё, – сказала она вдруг, – Флёр была дочерью Фила Босини, я скорей могла бы» тебя понять. Его Ирэн любила, а Сомса она не любила никогда.

Джолион издал странный грудной звук – вроде того, каким итальянская крестьянка понукает своего мула. Сердце его бешено заколотилось, но он не обратил на это внимания, увлечённый своими чувствами.

– Твои слова показывают, как мало ты поняла. Ни я, ни Джон, насколько я его знаю, не осудили бы любовного прошлого. Но брачный союз без любви омерзителен. Эта девушка – дочь человека, который некогда обладал матерью Джона, как рабыней-негритянкой. Этого призрака тебе не прогнать; и не пробуй, Джун! Ведь ты требуешь от нас, чтоб мы смотрели спокойно, как Джон соединится с плотью от плоти человека, который владел матерью Джона против её воли. Незачем смягчать выражения; надо выяснить раз навсегда. А теперь прекратим разговор, или мне придётся просидеть так всю ночь.

И Джолион прижал руку к груди, повернулся к дочери спиной и, отойдя к окну, стал глядеть на Темзу.

Джун, по природе своей неспособная увидеть шершня, пока он её не ужалит, не на шутку встревожилась. Она подошла и взяла Джолиона под руку. Отнюдь не убеждённая, что он прав, а сама она ошибается – такое признание противоречило бы её природе, – она была глубоко потрясена очевидным обстоятельством, что эта тема очень ему вредна. Она потёрлась щекой о его плечо и ничего не сказала.

Переправив гостью, Флёр не причалила сразу к пристани, а зашла в камыши, в полосу яркого света. Тихая прелесть дня на мгновение, зачаровала девушку, не слишком склонную к мечтаниям и поэзии. В поле над берегом запряжённая сивой лошадью косилка снимала ранний покос. Флёр следила, не шевелясь, как через лёгкие колеса падает каскадом трава – прохладная и свежая. Свист и щёлк сливались с шелестом ракит и тополей и с воркованьем лесного голубя в звонкую речную песню. В глубокой зелёной воде, точно жёлтые змеи, извиваясь и ныряя, стлались по течению водоросли; пегие коровы на том берегу стояли в тени, лениво помахивая хвостами. День располагал к мечтам. Флёр вытащила письма Джона – не цветистые излияния, нет, но в отчётах о виденном и сделанном они проникнуты были очень приятной для неё тоской и все заканчивались словами: «Любящий тебя Джин». Флёр не была сентиментальна, её желания были всегда конкретны и определённы, но безусловно всё, что было поэтического в дочери Сомса и Аннет, за эти недели ожидания сосредоточилось вокруг её воспоминаний о Джоне. Они жили в траве и в листьях, в цветах и в струящейся воде. Когда, наморщив нос, она вдыхала запахи. Флёр радовалась в них его близости. Звезды её убеждали, что она стоит с ним рядом в центре карты Испании; а ранним утром капли росы на паутине, искристое марево и дышащее в саду обещание дня были для неё олицетворением Джона.

Пока она читала письма, два белых лебедя проплыли величественно мимо, а за ними цепочкой их потомство: шесть молодых лебедей друг за дружкой, выдерживая равную дистанцию между каждым хвостом и головой – флотилия серых миноносцев. Флёр спрятала письма, взялась за вёсла и выгребла лодку к причалу. Поднимаясь по дорожке сада, она обдумывала вопрос: следует ли рассказать отцу, что приходила Джун? Если он узнает о её посещении через лакея, ему покажется подозрительным, почему дочь о нём умолчала. Вдобавок, рассказ откроет новую возможность выведать у отца причину ссоры. Поэтому, выйдя на шоссе, Флёр направилась ему навстречу.

Сомс ходил осматривать участок, на котором местные власти предполагали построить санаторий для