– С восторгом!

– Мы пойдём лесом, и я покажу вам место, где Черрел убил вепря и завоевал наследницу де Канфоров, как гласит наш геральдический герб. А у вас в Шропшире тоже есть фамильные легенды?

– Конечно, есть, но ведь поместье ушло от нас. Его продали после смерти моего отца: нас было шестеро, а денег – ни пенса.

– Ох, как это ужасно, когда семья лишается своих корней! – вздохнула Динни.

Дорнфорд улыбнулся:

– 'Живой осел лучше мёртвого льва'.

Они шли через рощу, и он описывал ей свой новый дом, ловко выспрашивая девушку о её вкусах.

Наконец они выбрались на осевшую дорогу, которая вела к холму, заросшему боярышником.

– Вот это место. Здесь тогда, наверно, был дремучий лес. В детстве мы устраивали тут пикники.

Дорнфорд глубоко втянул в себя воздух.

– Настоящий английский пейзаж – ничто не бросается в глаза и все бесконечно прекрасно.

– Чарующий вид!

– Верно сказано.

Он расстелил свой дождевик на склоне холма:

– Садитесь и покурим.

Динни села:

– Вы сами тоже садитесь рядом, – земля ещё сырая.

Он сидел подле неё, обхватив руками колени и тихо попыхивая трубкой, а девушка думала: 'Если не считать дяди Эдриена, впервые вижу такого сдержанного и деликатного человека'.

– Было бы совсем замечательно, если бы ещё выскочил вепрь, – сказал Дорнфорд.

– 'Член парламента убивает вепря у подножья Чилтернских холмов', поддразнила его Динни, но воздержалась прибавить: 'И завоёвывает сердце дамы'.

– Как ветер клонит дрок! Ещё три недели, и все здесь зазеленеет.

Сейчас самое лучшее время года. Впрочем, нет, – бабье лето, наверно, ещё лучше. А вам какая пора по душе, Динни?

– Когда всё цветёт.

– Гм… И ещё жатва. Бескрайние хлеба, должно быть, – великолепное зрелище.

– Они как раз поспели, когда разразилась война. За два дня до её начала мы устроили здесь пикник и смотрели, как всходит луна. Как вы думаете, мистер Дорнфорд, многие ли из тех, кто воевал, действительно сражались за Англию?

– Практически – все. Кто за тот или иной уголок страны, кто просто за улицы, автобусы и запах жареной рыбы. Я лично дрался за Шрусбери и Оксфорд. Кстати, меня зовут Юстейс.

– Запомню. А теперь, пожалуй, пойдём, а то опоздаем к чаю.

Всю дорогу домой их разговор сводился к певчим птицам и названиям растений.

– Благодарю за прогулку, – сказал Дорнфорд.

– Я тоже прошлась с удовольствием.

Эта прогулка как-то очень успокоительно подействовала на Динни.

Выходит, с ним можно говорить и не касаясь любовной темы.

В понедельник на пасху ветер дул с юго-запада. Дорнфорд целый час мирно репетировал с Клер её роль на суде, а затем, невзирая на дождь, отправился с ней кататься верхом. Динни потратила утро, подготовляя дом к весенней уборке и чистке мебели на то время, когда семья будет в городе. Её родители собирались остановиться на Маунт-стрит, она сама с Клер – у Флёр. После завтрака она совершила с генералом обход нового свинарника, постройка которого затягивалась, так как местный подрядчик не торопил своих рабочих, стремясь занять их здесь как можно дольше. Только после чая Динни осталась наедине с Дорнфордом.

– Ну, – объявил он, – думаю, что ваша сестра справится, если, конечно, сумеет сохранить самообладание.

– Клер бывает подчас очень резкой.

– Плохо. Адвокаты не любят, когда их срезает непосвящённый, да ещё в присутствии их же коллег. Судьи тоже не любят.

– Да, но её не заставишь плясать под чужую дудку.

– Восставать против освящённых веками институтов – неразумно: они слишком хорошо защищены.

– Да, – со вздохом согласилась Динни. – Все в руках богов.

– А они у них чертовски скользкие. Не подарите ли мне вашу фотографию? Лучше такую, где вы сняты девочкой.

– Надо посмотреть, что у нас сохранилось. Боюсь, одни любительские снимки. Впрочем, кажется, есть один, на котором мой нос не слишком вздёрнут.