в этом нуждается. Да и мужчина тоже.

Динни высунулась в окно, и ночь постепенно охладила ей щеки. Прекрасная, глубокая, тёмная ночь! Она задумчиво простёрлась над землёй, смягчая все контуры. Из звенящей тишины донеслось далёкое жужжание, стало властным гулом бегущего мимо автомобиля. Дини увидела, как фары его на мгновение сверкнули за деревьями и снова исчезли во мраке. Жужжание начало замирать, и вскоре опять наступила тишина. Пролетел мотылёк; с кровли, кувыркаясь в неподвижном воздухе, плавно спустилось белое голубиное пёрышко. Клер обвила рукой талию сестры:

– Спокойной ночи, старушка. Потрёмся носами.

Оторвавшись от созерцания ночи, Динни обняла стройное тело в пижаме; щеки сестёр соприкоснулись и взволновали обеих теплотой своей кожи: для Клер она была благословением, для Динни – заразой, которая словно обожгла её томительным жаром бесчисленных поцелуев.

Когда Клер ушла, девушка беспокойно заходила по неосвещённой комнате: 'Нехорошо мучить людей!.. Женщина должна быть любимой… Мужчина тоже'. Стиль как у малых пророков! Озарение низошло на Динни, как на Павла, когда тот шёл назначенным путём. Она ходила взад и вперёд, пока не устала; потом зажгла свет, сбросила платье, надела халат и села причесаться на ночь. Причёсываясь, взглянула на своё отражение в зеркале и долго не могла от него оторваться, словно давно не видела себя. Её щеки, глаза, волосы ещё дышали лихорадкой, передавшейся ей от Клер, и девушка казалась самой себе неестественно оживлённой. А может быть, в этом виновато солнце, которое влило зной в её жилы, пока она сидела с Дорнфордом в плоскодонке? Динни расчесала волосы, откинула их назад и легла. Окна она оставила распахнутыми, шторы не опустила, и звёздная ночь беспрепятственно заглядывала ей в лицо сквозь мрак тесной комнатки. Часы в холле негромко пробили двенадцать – часа через три уже начнёт светать. Девушка подумала о Клер: сестра спит за стеной и видит прекрасные сны. Она подумала о Тони Круме, пьяном от счастья в своём только что перестроенном коттедже, и память подсказала ей избитую фразу из 'Оперы нищих': 'Её поцелуи блаженство дарят, приносят покой и отраду'. А она? Динни не спалось. Как когда-то в детстве, ей хотелось побродить, проникнуть в тайны мертвенно тихой ночи, посидеть на лестнице, обойти комнаты, свернуться клубочком в кресле. Она встала, надела пеньюар, туфли, выскользнула из комнаты и села на лестнице, обхватив руками колени и прислушиваясь. В старом тёмном доме ни звука, лишь где-то тихонько скребётся мышь. Динни встала, ощупью нашла перила и спустилась вниз. Навстречу ей из холла потянуло затхлостью, – его приходится оставлять на ночь открытым: там слишком много старого дерева и мебели. Динни, вытянув руки, добралась до дверей гостиной и вошла в неё. Воздух здесь был тоже тяжёлый: пахло цветами, табаком и ароматической смесью, купленной ещё в прошлом году. Девушка подошла к балконной двери, отдёрнула портьеры, открыла её и с минуту постояла, жадно вдыхая воздух. Было темно, тихо, тепло. При свете звёзд она видела, как поблёскивают листья магнолий. Она оставила дверь открытой, добралась до своего любимого кресла и прикорнула в нём, поджав под себя ноги. Потом обхватила плечи руками и опять попыталась вообразить себя маленькой девочкой. Ночной воздух вливался в дверь, часы тикали, и, следуя их ритму, остывал зной, разлитый по жилам девушки. Вскоре она закрыла глаза и, как всегда в этом старом кресле, почувствовала себя так уютно, словно была прикрыта и защищена со всех сторон; но заснуть ей всё-таки не удавалось. Ей чудилось, что за её спиной кто-то есть: это всходила луна и в гостиную через дверь проникал её неуловимый призрачный свет, сообщавший свою таинственность каждому знакомому предмету. Комната словно оживала, чтобы разделить с Динни её одиночество, и у девушки возникло не раз уже испытанное ощущение того, что старый дом живёт своей особой жизнью, что он чувствует, видит, что он то засыпает, то бодрствует. Вдруг с террасы донеслись шаги; Динни вздрогнула и села.

Чей-то голос спросил:

– Кто это? Есть тут кто-нибудь?

В дверях выросла фигура; девушка по голосу узнала Дорнфорда и отозвалась:

– Только я.

– Только вы!

Она увидела, как он вошёл и встал подле кресла, глядя на неё. Он всё ещё был в вечернем костюме и стоял спиной к свету, так что девушка лишь с трудом могла разглядеть его лицо.

– Что-нибудь случилось, Динни?

– Нет, просто не спится. А вы?

– Сидел в библиотеке, кончал работу. Потом вышел на террасу подышать и смотрю – дверь открыта.

– Кто же из нас скажет: 'Как чудесно'?

Однако никто ничего не сказал. Динни разжала руки и спустила ноги на пол. Вдруг Дорнфорд схватился за голову и отвернулся.

– Простите, что я в таком виде, – растерялась девушка. – Я, право, не ожидала…

Он опять обернулся к ней и упал на колени:

– Динни, это конец, если…

Она провела руками по его волосам и тихо ответила:

– Нет, это начало.

Эдриен сидел и писал жене: