– Кит, вставай. Ты лишний.

Кит не пошевельнулся. Поднялся Эдриен:

– Ладно, старина, выйду я, а ты уж оставайся с ровесниками. Ну, играй!

– Не держаться за спинки! – надсаживалась Флёр. – У Фын, пока не кончилась музыка, садиться нельзя, Дишо, не цепляйся за крайний стул.

Музыка оборвалась. Шарканье ног, возня, визг, – маленькая Энн, самая крохотная из всех, осталась стоять.

– Вот и хорошо, детка, – сказала Динни. – Иди сюда и бей в барабан. Когда музыка перестанет, перестань и ты. Вот так. Теперь опять. Наблюдай за тётей Ди.

Снова, и снова, и снова. Наконец вышли все, кроме Шейлы, Динго и Кита.

'Ставлю на Кита!' – подумала Динни.

Шейла лишняя! Предпоследний стул убран! Динго, похожий на шотландца, и Кит, со светлых волос которого свалился бумажный колпак, кружат вокруг последнего стула. Вот оба плюхнулись на сиденье, потом вскочили и опять забегали кругом. Диана старательно отводит глаза. Флёр стоит чуть поодаль и улыбается, лицо тёти Эм разрумянилось. Музыка оборвалась, на стуле сидит Динго, Кит оказался лишним. Он вспыхнул и насупился.

– Кит, плати фант! – раздался окрик Флёр.

Кит вздёрнул голову и засунул руки в карманы.

'Поделом Флёр!' – подумала Динни.

Голос позади неё произнёс:

– Ярко выраженное пристрастие твоей тётки к молодому поколению сопряжено с чрезмерным шумом. Не вкусить ли нам капельку покоя у меня в кабинете?

Динни обернулась и увидела тонкое, худое и подвижное лицо сэра Лоренса Монта с совершенно побелевшими усиками, хотя в волосах седина едва начала пробиваться.

– Я ещё не внесла свою лепту, дядя Лоренс.

– Пора тебе вообще отучиться её вносить. Пусть язычники беснуются, а мы пойдём вниз и по- христиански предадимся мирной беседе.

Динни подумала: 'Что ж, я не прочь побеседовать об Уилфриде Дезерте'. Эта мысль оттеснила на задний план её инстинктивную потребность вечно чему-то служить, и девушка последовала за баронетом.

– Над чем вы сейчас работаете, дядя?

– Пока что отдыхаю и почитываю мемуары Хэрриет Уилсон. Замечательная девица, доложу тебе, Динни! Во времена Регентства в высшем свете трудно было испортить чью-либо репутацию, но Хэрриет делала всё, что могла. Если ты о ней не слышала, могу сообщить, что она верила в любовь и дарила своей благосклонностью многих любовников, из которых любила лишь одного.

– И всё-таки верила в любовь?

– Что тут особенного? Ведь остальные-то любили её, – она была добросердечная бабёнка. Какая огромная разница между нею и Нинон де Ланкло, та любила всех своих любовников. А в общем обе – колоритные фигуры. Представляешь, какой диалог о добродетели можно написать от их лица? Сядь же, наконец.

– Дядя Лоренс, сегодня днём я ходила смотреть памятник Фошу и Встретила вашего кузена мистера Масхема.

– Джека?

– Да.

– Последний из денди. Между прочим, существует огромная разница между щёголем, денди, светским франтом, фатом, 'чистокровным джентльменом' и хлыщом. Есть ещё какая-то разновидность, да я всегда забываю слово. Я перечислил их в нисходящем порядке. По возрасту Джек относится к поколению фатов, но по своему складу он чистый денди – типичный персонаж Уайт-Мелвила. А что он такое, на твой взгляд?

– Лошади, пикет и невозмутимость.

– Долой шляпу, дорогая. Люблю смотреть на твои волосы.

Динни сняла шляпу.

– Я встретила там ещё одного человека – шафера Майкла.

Густые брови сэра Лоренса приподнялись:

– Что? Молодого Дезерта? Он опять вернулся? Лёгкий румянец выступил на щеках Динни.

– Да, – ответила она.

– Редкая птица, Динни.

Чувство, которого Динни ещё никогда не испытывала, охватило её.

Она не сумела бы его выразить, но оно напоминало ей о фарфоровой статуэтке, которую девушка подарила отцу в день его рождения две недели назад. Маленькая превосходно выполненная группа китайской работы: лиса и четыре забившихся под неё лисёнка. На морде лисы написаны нежность и насторожённость – то самое, что сейчас на душе у Динни.

– Почему редкая?