переговариваются.

Наконец Визитатор снова повернулся к нему.

– Это не дознание, милорд. Но может быть, вы…

– Спрашивайте что угодно, я готов отвечать.

– Я был в этом уверен.

Визитатор вдруг улыбнулся. «Он все понимает, – подумал Джослин, а петля давила ему грудь. – Он на моей стороне, и притом он обыкновенного роста».

Визитатор заговорил снова:

– Этот предваряющий разговор, быть может, упростит дело.

«Упростит дело, – подумал Джослин. – Что ж, если он хочет этого, я готов».

– Меня считают сумасшедшим.

И снова наступило молчание, а он заглянул внутрь себя и не стал противиться. Он торжественно кивнул Визитатору.

– Может быть, так оно и есть.

Головы снова сдвинулись. «Нет, – подумал он, – ничего я не упростил, а только усложнил». Он застонал, ощупал свою голову и нашарил что-то в волосах. Это была закрученная стружка, он растянул ее, порвал и отшвырнул прочь. За столом все бормотали, один из писцов кивнул, встал, слегка поклонился и вышел.

Визитатор сказал мягко:

– Мы составили перечень вопросов, которые извлечены из доношений и свидетельств.

– Из доношений? И свидетельств?

– Разве вы не знали? Некоторые получены еще два года назад!

Он мысленно оглянулся на два минувших года.

– Я был занят.

Теперь Визитатор уже не скрывал улыбки.

– Мне кажется, некоторые вопросы не совсем справедливы. скажем вот этот – о свечах.

– О каких свечах?

Визитатору подали грамоту, и он принялся ее рассматривать. В голосе его зазвучало любопытство.

– Писавший это, надо полагать, считает, что Матери Церкви нанесен сокрушительный удар тем, что два года ее чада не возжигали свечей в нефе собора.

– Ансельм!

– Это ваш ризничий, не так ли? Надо полагать, немалую часть своих доходов он извлекает из продажи свечей. Но, разумеется, им руководило не это, а нечто более возвышенное, духовное. Да. Отец Ансельм, ризничий собора Пречистой девы Марии. Обладатель личной печати.

– Ансельм!

(А он удалялся, становился все меньше, исчезал в длинном коридоре…)

– Милорд настоятель. Может быть, дело станет яснее, если вы признаете или отвергнете некоторые общие… обвинения.

– Я же сказал, что готов отвечать.

– Тогда приступим, милорд.

Визитатор стал переворачивать листы. Джослин ждал, прижав руки к груди, и смотрел на вереницу сандалий под столом. Визитатор поднял глаза.

– Признаете ли вы что в этом храме без надобности перестали ткать, как здесь сказано, «великолепный узор хвалы Господу»?

Джослин с готовностью кивнул:

– Это правда. Сущая правда! Истинная правда!

– Объяснитесь же.

– Перед тем как начать строить шпиль, мы постарались отгородить восточную часть храма и совершали богослужения в капелле Пресвятой девы.

– Так обыкновенно и поступают.

– И до времени богослужения не прерывались. Но только вскоре люди почуяли опасность. Когда опоры начали петь, а потом согнулись, никто из причта и из мирян уже не хотел там молиться.

– Значит, потом богослужения в храме не совершались?

Джослин быстро поднял глаза и простер вперед руки.

– Совершались. Если вы вникнете во все сложности, то поймете… Ведь я все время был там. И это как бы заменяло богослужения. Я был там, и они тоже, к вящей славе храма.

– Кто они?

– Строители. Конечно, их становилось все меньше, но некоторые остались до конца.

Визитатор ничего не сказал, но Джослин почувствовал, что его понимают, и продолжал поспешно:

– Я не знаю, чьи имена и печати, кроме одной, стоят на этих грамотах, и жалобы известны мне лишь в самом общем смысле. Знаю только, что я искал людей с неколебимой верой и звал их за собой, но не нашел ни одного.

Он видел, что Визитатор не ожидал такого ответа и доволен им. Глядя на его дружелюбное лицо, Джослин вдруг почувствовал неудержимое желание объяснить все до конца.

– Люди поступали по-разному. Одни сбежали, другие остались, третьи были обращены в камень. Пэнголл…

– Да. Пэнголл…

– Она вплетена повсюду. Она умерла, а потом воскресла у меня в голове. Она и сейчас там. Я не могу от нее отделаться. Раньше она не жила, то есть жила, но не так, все было совсем по-другому. И о нем я должен был бы знать раньше, понимаете, извлечь это из-под свода, из подвалов моего ума. Но конечно, все это было неизбежно. Как и деньги…

– Да, поговорим о деньгах. Это ваша печать? И вот это?

– Кажется, моя. Да.

– Вы богаты?

– Нет.

– Как же все это будет оплачено?

– Точно так же, как Он укрепил опоры и ниспослал нам Гвоздь.

И снова потусторонняя песня, провал в памяти, давящая громада… Он равнодушно смотрел, как, бесшумно ступая, вернулся писец и к свидетельскому месту рядом с ним приблизился отец Безликий. Он слышал, как бесы скребутся и стучат в окна. Лихорадочно напрягая мозг, он соображал, как бы поскорее подняться на шпиль и опередить их.

– Милорд, пока мы тут разговариваем, шпиль может рухнуть. Позвольте мне отнести Его и вбить!

Визитатор пристально смотрел на него из-под густых бровей.

– Вы думаете, если не будет гвоздя, шпиль может…

Джослин поспешно поднял руку и остановил Визитатора. Нахмурясь, он пытался уловить песню, которая дрожала так близко, на грани памяти, но она растаяла, и Ансельм тоже растаял. Джослин поднял глаза на Визитатора, который со странной улыбкой откинулся на спинку стула.

– Милорд настоятель, право, я восхищен вашей верой.

– Моей?

– Вы говорили о женщине. Кто она? Пресвятая дева?