горьким опытом, я решил немного повременить. Она уже сидела на парапетном камне моста, когда я к ней поднялся. Я не знал, с чего начать, не выработал никакой блестящей стратегии. Думал было изобразить интерес к птицам в надежде, что она согласится вместе со мной наблюдать, как наши меньшие братья клюют червячков или что там еще они делают. Но я не умел отличить сову от жаворонка и не знал, как про них говорить. Собирать полевые цветы, разыскивать следы древних развалин, выкапывать редкие минералы? Нет! Я ничего не мог придумать. И если она, как стяг, поднимет родительский запрет, мне придется толочься на мосту или на невозможном пути от него к Бакалейному тупику. Тем не менее, мелко приплясывая, я прошелся перед ней и встал, держа за оба конца поперек живота свою трость.
– Привет, Эви!
Эви склонила голову к плечу и улыбнулась:
– Долго ты.
– Занят был.
– Занят? Ты!
Подтекст меня оскорбил.
– Я в себя прихожу. Я очень много работал.
– Пианино – это работа, по-твоему?
– Нет, конечно.
Она ничего не сказала, только все улыбалась. Я туманно гадал о том, что такое пианино; но пока я гадал, Эви начала мурлыкать. Ноты схлестнули меня, как всегда схлестывали ноты, я стал рыться в памяти.
– Доуленд [7]!
Эви громко расхохоталась, еще похорошела и рассиялась вся. Она пела:
– Да у тебя же отличный голос! Тебе бы...
– Ходила на уроки, ходила.
– К мисс Долиш? К Пружинке?
– Ла-ла-ла-ла-ла-ла!
И мы вместе хохотали в газовом свете, вспоминая нашу мрачную училку и нудные уроки.
– Ла-ла-ла-ла-ла-ла!
– Пела бы ты почаще!
– И не Доуленда, а другого кого, да, мистер Умник?
– Тебе бы дальше учиться, Эви.
– А я чего? Я ничего. Вот играл бы кто для меня...
– У тебя нет пианино?
Она тряхнула головой. Я посмотрел мимо этой головы, на реку, но вместо реки в глазах щелкнула моментальная фотография Бакалейного тупика. Дом сержанта Бабакумба стоял против дома капитана Уилмота – оба на порядок приличней прочих. За ними, неуклонно становясь все приземистей и невзрачней, все грязнея, ветшая, дома сбегали к развалинам мельницы. На дороге дрались и валялись в грязи ребятишки. Мальчики одевались в униформу Бедного Мальчика: отцовские подрубленные штаны, отцовская отставная рубашка. Все почти босиком. Я вдруг сообразил, что именно газеты называют трущобами. Если пианино нет у мистера Бабакумба, его, конечно, нет там ни у кого.
– А капитан Уилмот? Как он?
Снова она тряхнула головой.
– У него граммофон и радио. Раньше, когда я еще маленькая была, звал, бывало, послушать.
– Очень мило.
– Лимонаду стакан, булочка. Музыка все классическая. У него и машинка пишущая есть.
Мы помолчали.
– Так что я не стала дальше петь учиться, – наконец сказала Эви. – А на машинке учиться так и так надо...
Я понял. Печально кивнул. В самом деле, досадно.
– Ты сегодня не играл, да, Олли?
Я засмеялся и поднял свой пострадавший палец. Она схватила его белыми пальчиками,
