любовнице, жившей в районе гейш Асака в Токио. Редкий мужчина обладал достаточным богатством, позволявшим иметь хотя бы одну любовницу-гейшу, а у барона Мацунага их было две.

Теперь, когда я узнала, что этот день Мамеха проведет со своим данной, я поняла, почему на ее кровати такие свежие простыни.

Я быстро надела одежду, приготовленную для меня Мамехой, — нижнее платье светло- зеленого цвета и кимоно красновато-коричневого с хвойным рисунком. К этому времени одна из служанок Мамехи вернулась из близлежащего ресторана с обедом для Барона, упакованным в огромную коробку. Еда в ней, на тарелках и в чашках, была сервирована, как в ресторане.

Несколько минут спустя появился Барон. В приоткрытую дверь я увидела его стоящим на лестничной площадке, где Мамеха развязывала ему ботинки. Барон оказался маленьким и круглым, и первое, что приходило в голову, глядя на него, это его сходство с миндалем или каким-нибудь орехом. В то время считалось модным носить бороду, и пучки длинных волос на его лице напоминали водоросли, случайно попавшие в чан с рисом.

— О, Мамеха... Я так вымотался, — сказал Барон. — Как я ненавижу эти длинные переезды в поездах!

Наконец он разулся и вошел в комнату мелкими быстрыми шажками. Утром служанки достали из кладовки стул и персидский ковер и расположили их около окна. Барон уселся на стул, а ко мне подошла служанка, поклонилась, как бы извиняясь, и закрыла дверь.

Я просидела в комнате для прислуги час или чуть больше, пока служанка кормила Барона обедом. Время от времени я слышала шепот Мамехи, но в основном говорил Барон. Сначала мне показалось, что он сердится на Мамеху, но потом я поняла, что его разозлил какой-то человек, встреченный им накануне и задававший много вопросов личного свойства. Наконец, трапеза завершилась, служанка вынесла чайные чашки, и Мамеха позвала меня. Я вошла и поклонилась Барону, ужасно нервничая, ведь мне никогда прежде не доводилось видеть аристократов. Я думала, он скажет мне что-нибудь, но его взгляд блуждал по комнате, казалось, не останавливаясь на мне.

— Мамеха, — спросил он, — где тот свиток, офорт или что-то в этом роде, висевший у тебя в нише? Его не сравнить с тем, что висит здесь сейчас.

— Этого свитка нет на этом месте уже около четырех лет, Барон. А это поэма Мацудайра Койчи, написанная его собственной рукой.

— Четыре года? А разве здесь не висела картинка, выполненная тушью, когда я приезжал к тебе в прошлом месяце?

— Нет... Но в любом случае Барон не удостаивал меня своим визитом последние три месяца.

— Не удивительно, что я чувствую себя таким уставшим. Я всегда говорю себе, что должен проводить больше времени в Киото, но... одно тянет за собой другое... Но дай мне посмотреть на тот свиток. Не могу поверить, что не видел его уже четыре года.

Мамеха попросила служанку принести свиток из кладовки. Мне доверили развернуть его. Трясущимися руками я развернула его и протянула Барону.

— Аккуратная девочка! — сказал он.

Я так смутилась, что даже после поклонов и извинений еще несколько раз посмотрела на Барона, убеждаясь, что он на меня не сердится. Когда я придерживала свиток, казалось, он больше смотрел на меня, чем на свиток. Но взгляд не показался мне укоризненным. Спустя какое-то время стало понятно, что Барон смотрел с любопытством, и это придало мне уверенности.

— Этот свиток гораздо красивее, чем то, что висит у тебя сейчас, Мамеха, — сказал Барон. Он по-прежнему продолжал смотреть на меня и не отводил глаз, даже встречаясь со мной взглядом.

— Каллиграфия сейчас уже не в моде, — продолжал Барон. — Повесь лучше этот пейзаж обратно.

У Мамехи не было другого выхода, кроме как выполнить пожелание Барона. Она даже сделала вид, что ей нравится его идея. Когда мы со служанкой закончили вешать свиток в нишу, Мамеха позвала меня наливать чай Барону. Если бы нас разглядывали сверху, мы бы казались треугольником. Но Мамеха и Барон все время разговаривали, я же просто сидела на коленях и чувствовала себя голубем в соколином гнезде. Я не могла представить себя развлекающей таких людей, с которыми общается Мамеха, не говоря уже об аристократах вроде Барона, но и таких, как Председатель. Даже директор театра несколько дней назад... так не смотрел на меня, как Барон. Не скажу, что раньше я считала себя достойной компании Барона, но сейчас я чувствовала себя маленькой ничтожной девочкой из рыбацкой деревни. Барон, склонившийся над столом, показался мне очень нервным и напомнил мне почему-то моего отца, в тот последний момент, когда я видела его, а он сидел за столом и выковыривал грязь из желобков в столешнице. Что бы сказал отец, если бы смог увидеть меня здесь, в апартаментах Мамехи, в платье, стоившем больше, чем все, виденное им в жизни, с Бароном и с самой знаменитой гейшей Японии, сидящими рядом. Я вряд ли заслуживала такого окружения.

Однажды вечером мы шли в район Понточчо, чтобы купить заколки для волос, и переходили мост через реку. Почему-то Мамеха не любила магазины, торгующие аксессуарами для волос в Джионе. Старое буксирное судно проплывало под мостом. Мамеха обернулась ко мне, и я подумала, что она недовольна обилием дыма, такое странное выражение было на ее лице.

— Что случилось, Мамеха-сан?

— Я должна сказать тебе, потому что рано или поздно ты об этом от кого-нибудь узнаешь, — начала она. — Твоя маленькая подруга Тыква получила награду, как лучшая начинающая гейша. Скорее всего, в следующий раз она опять окажется первой.