Наконец Мамеха попросила Тацуми отвести меня в дальнюю комнату и подобрать мне кимоно для примерки. Я пришла к ним в бело-голубом хлопчатобумажном школьном платье, а Тацуми переодела меня в темно-синее шелковое кимоно с орнаментом из крошечных колес золотистого цвета. Это было не самое красивое кимоно из виденных мною ранее, но, оглядывая себя в зеркале в полный рост в тот момент, когда Тацуми повязывала мне яркий зеленый пояс вокруг талии, я с удовольствием отметила, что, если не брать в расчет мою невзрачную прическу, я могла бы вполне сойти за молодую начинающую гейшу, готовую отправиться на вечеринку. Я горделиво вышла из комнаты, и Мамеха восхищенно вздохнула. Она поднялась с колен, положила носовой платок в рукав платья и пошла прямо по направлению к двери, где надела зеленые лакированные сари и, обернувшись, посмотрела на меня через плечо.

Я совершенно не знала, куда мы идем, но одно то, что я пойду по улице с Мамехой, доставляло мне огромную радость. Служанка выставила мне пару лакированных сари светло- серого цвета. Я обулась и пошла вслед за Мамехой по лестнице. Мы вышли на улицу, и одна пожилая женщина замедлила шаг, кланяясь Мамехе, а затем обернулась и поклонилась мне. Я не знала, как мне на это реагировать. Обычно на меня на улице никто не обращал внимания. Солнце светило прямо в глаза, и я даже не могла понять, знаю я эту женщину или нет, но поклонилась в ответ. Возможно, это одна из моих учительниц, подумала я, но спустя какое-то время ситуация повторилась, на сей раз с молодой, очень нравившейся мне гейшей, удостаивавшей меня раньше в лучшем случае лишь мимолетным взглядом.

Мы продолжали идти по улице, и практически каждый встречный что-нибудь говорил Мамехе или по крайней мере кланялся ей, а затем кланялся или кивал головой мне. Несколько раз я останавливалась, отвечая на поклон, и в результате на один-два шага отстала от Мамехи. Она хорошо видела мои затруднения, поэтому повела меня в тихую аллею и показала, как лучше ходить. Моя проблема, с ее точки зрения, заключалась в неумении держать верхнюю часть тела независимо от нижней. Раскланиваясь со встречными людьми, я обязательно останавливалась.

— Замедление шага означает выражение уважения, — сказала она. — Чем больше ты замедляешь шаг, тем больше уважения выказываешь. Ты должна остановиться при встрече с кем-нибудь из своих учителей, но не останавливайся перед каждым встречным, иначе никуда не попадешь. Двигайся в одинаковом темпе, делая небольшие шаги, чтобы низ кимоно трепетал. Идущая женщина должна производить впечатление волны, разбивающейся о песчаный берег.

Я прошлась взад-вперед по аллее, принимая во внимание разъяснения Мамехи, глядя себе под ноги и следя, трепещет ли низ кимоно, и, когда ее устроила моя походка, мы пошли дальше.

Все наши приветствия поддавались систематизации. Молодые гейши, встречавшиеся нам на пути, обычно замедляли шаг или останавливались и низко кланялись Мамехе, а она отвечала ласковым словом или слегка кивала головой. После этого молодая гейша бросала на меня недоуменный взгляд и слегка кланялась. Я же, со своей стороны, как самая юная из встречавшихся нам женщин, отвечала глубоким поклоном. При встрече с женщиной средних лет или пожилой Мамеха почти всегда кланялась первой, а женщина отвечала уважительным, но не таким глубоким, как у Мамехи, поклоном. Затем она оглядывала меня с головы до ног и слегка кивала головой. Я всегда отвечала на эти кивки глубочайшими поклонами, выполняя которые все же могла удержаться на месте и не потерять равновесие.

В тот день я рассказала Мамехе о дебюте Тыквы и несколько месяцев ждала от нее объявления дня моего дебюта. Но миновали весна и осень, а она так ничего и не говорила. В отличие от яркой, интересной жизни Тыквы моя жизнь была заполнена занятиями и поручениями, и лишь изредка привычная рутина разбавлялась пятнадцатиминутным общением с Мамехой. Иногда я сидела в ее квартире, и она учила меня, что и как нужно делать, но чаще всего меня одевали в одно из ее кимоно и мы гуляли по Джиону, ходили к ее предсказателю или парикмахеру. Даже когда шел дождь и у нее не было определенной цели, мы гуляли под лакированными зонтиками, прохаживаясь от магазина к магазину, узнавая, когда привезут новые духи из Италии или сошьют новое кимоно.

Вначале я думала, Мамеха берет меня с собой, чтобы обучить таким вещам, как правильная осанка — она постоянно слегка ударяла меня по спине сложенным веером, чтобы я держала спину ровно, — и общение с людьми. Казалось, Мамеха знакома со всеми, она всегда улыбалась, находила ласковое слово даже для молодых служанок, понимая, что своей славой обязана всем людям.

Однажды, когда мы выходили из книжного магазина, я неожиданно поняла, для чего она так часто со мной гуляла. Ей вовсе не нужно было ходить в книжный магазин, к изготовителю париков или за канцтоварами. Если она действительно в чем-то нуждалась, она вполне могла послать своих служанок, а не ходить сама. Она откладывала мой дебют, чтобы люди в Джионе видели нас вместе и заметили меня.

Теплым октябрьским вечером мы вышли из апартаментов Мамехи и пошли вдоль Ширакава, наблюдая за листьями вишневого дерева, плавно опускавшимися на воду. Множество людей вышли полюбоваться погожим днем и посмотреть на листопад. Все они приветствовали Мамеху и никогда не забывали поклониться или кивнуть мне.

— Тебе не кажется, что ты становишься популярной? — спросила она меня.

— Думаю, большинство людей поприветствовали бы и барана, следуй он рядом с Мамехой-сан.

— Барана в особенности, — улыбнулась она. — В этом было бы что-то необычное. Но на самом деле очень многие интересуются девушкой с красивыми серыми глазами. Они не запомнили твое имя, но это не имеет значения. Тебя все равно скоро никто не будет называть Чио.

— Неужели Мамеха-сан хочет сказать...

— Да, я разговаривала с Ваза-сан, — так звали предсказателя Мамехи, — и он порекомендовал третье ноября для твоего дебюта.

Мамеха остановилась и посмотрела на меня. Я же встала как вкопанная, а мои глаза стали напоминать рисовые крекеры. Я не закричала и не захлопала в ладоши, потеряв от потрясения дар речи. Наконец поклонилась к Мамехе и поблагодарила ее.