и поистине ужасных проклятий.

Этот клубок благополучно докатился донизу и остановился, с размаху налетев на ствол большущего дерева.

Я кое-как поднялся на ноги и изрыгнул парочку раскаленных добела богохульств, прикинув на глазок, какую чертову прорву денег мне теперь придется заплатить моему двоюродному братцу Биллу Гордону за трижды проклятый фургон. Однако Бакнер Кирби предоставил мне не так уж много времени на мои скорбные раздумья. Вскоре ему удалось стащить с себя заднее колесо, сквозь которое он очень странным образом проделся во время нашего путешествия к подножию холма, и теперь он, воздевая руки к небу под призрачным лунным светом, с пеной у рта, вдохновенно и яростно исполнял боевой танец апачей.

— Ты мне все это подстроил! — неистовствовал он. — Ты с самого начала вовсе не собирался ловить этих юных негодников! Ты нарочно свернул на неправильную дорогу! Ты специально перевернул фургон! И теперь мне уже никогда — слышишь, никогда! — не суждено отловить и примерно наказать мерзавца, умыкнувшего мою доченьку, мою несчастную, глупенькую, доверчивую и… пока еще совершенно невинную дочурку!

— Да не волнуйся ты так, братец Кирби! — пытался я успокоить безутешного отца. — Все хорошо, что хорошо кончается. У твоей малышки теперь будет прекрасный муж. Сейчас молодым предстоит приятная прогулка в Орлиное Перо, а вслед за ней — счастливая семейная жизнь. Поверь мне, братец, самое лучшее, что ты можешь придумать, так это простить своих детей и дать им свое отеческое благословение!

— Ладно! — злобно прорычал Бакнер Кирби. — Хотя ты, по счастью, не приходишься мне ни зятем, ни дочерью, у меня найдется чем благословить и тебя! Получай!

Никак нельзя назвать достойным то вознаграждение, которое воспоследовало мне за все хорошее, что я уже успел сделать для братца Кирби. Он отблагодарил меня, усадив с размаху на ужасно колючий кактус, а вдобавок расколол об мою голову булыжник размером с довольно-таки приличный арбуз. Однако, принимая во внимание явное нервное переутомление моего родича, как и то, что он вообще был несколько не в себе, мне все же удалось сдержаться. А потому я просто проигнорировал столь явное проявление неучтивости с его стороны и ограничился лишь тем, что малость успокоил двоюродного братца, разнеся вдребезги об его черепушку пару спиц от сломанного им же самим колеса.

После этого я полез наверх по откосу, с достоинством пропуская мимо ушей чрезвычайно несдержанные и даже слегка оскорбительные замечания, какими меня напутствовал поверженный родственник. Выбравшись на дорогу, я покрутил головой, выглядывая, куда удрали мулы. Оказалось, они убежали совсем недалеко и теперь мирно паслись чуть поодаль от дороги. Я уже было двинулся в ту сторону, как вдруг услышал быстро приближавшийся топот копыт, и из-за поворота показался дядюшка Джеппард Граймс во главе целого отряда. Человек девять или десять его сыновей скакали вплотную за своим предводителем, бакенбарды которого в лунном свете сверкали точно серебряные.

— Вот он! — кровожадно взвыл дядюшка Джеппард, непроизвольно разрядив в мою сторону оба своих шестизарядных. — Вот он, изверг рода людского! Гиена огненная в человеческом обличье! Вот он, злобный похититель беззащитных ослов! Делайте ваше дело, мальчики!

Молодые Граймсы быстро окружили меня плотным кольцом и начали спрыгивать с лошадей, блистая налитыми кровью глазами, угрожающе размахивая револьверами и винчестерами.

— Попридержите руки, парни! — строго указал им я. — Ежели вы устроили весь этот дурацкий сыр-бор из-за Джошуа…

— Ага! Вот! — снова волком взвыл дядюшка Джеппард. — Он сам сознался в своем преступлении! Ежели из-за Джошуа, сказал ты? Конечно из-за него, из-за кого же еще? И ты сам это отлично знаешь! Ведь мы прочесываем все окрестные холмы с тех самых пор, как моя любимая внучка принесла мне поистине ужасную весть! Признавайся, мерзавец, что ты с ним сотворил!

— Ну-у… — неохотно начал я. — В общем-то, с ним все в порядке. Просто я собирался с его помощью…

— Он уклоняется от честных ответов на простые вопросы! — брызжа слюной, завопил дядюшка Джеппард. — Мальчики, вперед! Скальп! Скальп! Сдерите с него скальп!

— Сказано же вам: ваш проклятый ишак в полном порядке! — взревел я, приходя в неописуемую ярость.

Но эти парни не дали мне ни малейшего шанса объясниться. С Граймсами, с ними всегда так. Еще никому не удавалось спокойно втолковать им даже какую нибудь совсем простую вещь. Им вообще ничего нельзя втолковать, можно только вколотить силой.

Они налетели на меня со всех сторон разом, орудуя жердями от изгороди, спицами от колес, булыжниками, рукоятками арапников, ружейными прикладами и Бог знает чем еще. Причем от их ужасной настырности могло бы лопнуть терпение даже у святого. Но лично я всегда стараюсь быть со своими родичами терпеливым настолько, насколько такое вообще возможно. Вот и в тот раз я всего-навсего поотбирал у молодых Граймсов все ихние цацки, а потом вроде как слегка оттолкнул их от себя, и больше ничего, честное слово! И ежели бы они повнимательнее смотрели, куда падают, то Джим, Джо и Эзра не переломали бы себе руки и ноги, свалившись с обрыва, а Билл ни за что не повредил бы череп об то самое дерево, рядом с которым все еще отдыхал от трудов праведных мой двоюродный братец Кирби.

Одним словом, я не только раз за разом расшвыривал молодых Граймсов в разные стороны, словно малых детишек, но и сумел полностью сохранить присутствие духа, несмотря на то, что дядюшка Джеппард гарцевал вокруг нашей кучи-малы на лошади и пронзительно вопил:

— А ну, навалитесь на него, ребятушки! Да не бойтесь вы этого здоровенного гризли! Один хрен, победа наша!

Притом дядюшка умудрялся еще и стрелять в меня всякий раз, когда ему казалось, будто он может это сделать, не зацепив случайной пулей кого-нибудь из сыновей. И разумеется, он таки малость подстрелил двоих, а может — троих своих отпрысков, и, конечно же, он потом винил в собственной непроходимой глупости именно меня, старый осел!

А ведь никто в целом мире не стал бы реагировать так аккуратно, почти нежно, как это сделал я, когда Дик Граймс сломал лезвие своего тесака об мою большую берцовую кость! А те семь ребер, которые я слегка попортил его братцу Якобу, разве могли они хоть в малой степени возместить тот моральный ущерб, какой я понес из-за напрочь изжеванного им моего уха?! Но больше всех других меня огорчил Исайя Граймс. Не иначе как дьявол внушил ему безумную мысль воткнуть вилы с железной ручкой в мои лучшие штаны для верховой езды именно в тот момент, когда внутри этих штанов находился я сам! Ни один другой поступок не смог бы так пошатнуть столь свойственную мне гуманность и прирожденную доброту.

От моего рева на милю вокруг со всех дубов разом попадали желуди. Я повернулся к безумному Исайе так резко, что он не сумел удержать вилы в руках, и они так и остались торчать из меня. Я сумел извернуться и, вцепившись в ручку, выдернул их рывком. Вторым же рывком повязал ту железную ручку Исайе на шею вместо галстука. А потом я покрепче ухватил глупого Исайю за лодыжки и начал с его помощью усовершенствовать местный, недостаточно ухоженный ландшафт.

Сперва я выкосил его телом весь лишний чапараль, потом подровнял с его помощью все близлежащие заросли кактусов, придав им вид изящных садовых клумб, затем аккуратно расчистил им от пыли довольно большой участок дороги, а когда остальные Граймсы робко попытались спасти своего братика, я принялся нещадно лупцевать Исайевым телом по их