Христа!», погнал мяч дальше. Мяч влетел в канаву.

— Вперед, мой мальчик! — крикнул он Джорджу, и маленький Томсон прыгнул в канаву за мячом.

А Джи-Джи планомерно подбирался к центральной ямке. Победа его так радовала, что он даже забыл об отъезде Резерфорда. По правилам гольфа противники могут продвигаться по местности, не видя друг друга, а счет попаданий ведет мальчик, подающий мячи. Джордж отлично бегал и успевал подсчитать число голов обоих противников.

Сейчас будущий исследователь волновой природы электрона Джордж Томсон остановился рядом с партнером отца — Резерфордом, который опровергнет томсоновскую атомную модель, похожую на кекс с изюмом, а Джордж дополнит корпускулярное представление о новой частице ее волновыми свойствами.

И вот две фигуры — большая и маленькая — стоят на осеннем поле и смотрят вслед уходящему Джи-Джи…

Еще ни один человек в Англии не знает о том, что кембриджский профессор открыл новую страницу истории, что он обнаружил источник новой человеческой цивилизации — электронной техники. Не зная сам еще об этом, он, открывая электрон, положил основу тем приборам, которые будут управлять обороной страны, промышленностью, фантастическими процессами преобразования энергии в космосе.

Может быть, об открытии Томсона размышляет крупнейший английский фантаст Герберт Уэллс? Ведь он сейчас находится неподалеку, в Лондоне. А еще несколько лет тому назад он жил в Оксфорде, где кончал университет. Он бывал на заседаниях научных обществ, и однажды его видели во время обсуждения доклада под названием «Четвертое измерение». Когда докладчик закончил свои загадочные математические выкладки, со второго ряда встал молодой Уэллс и спросил:

— Так что же такое «четвертое измерение»?

— Не знаю, — ответил докладчик.

Вскоре после этого Герберт Уэллс надолго исчез в дальней шотландской Деревушке и, не отрываясь, писал. Он увидел в своем воображении то самое четвертое измерение, которое призрачно нависало над математическими формулами.

Сам Уэллс был фантастом, безудержно рвавшим все связи, включая и связи с наукой. Разрушив все, что навязывал ему спокойный здравый смысл, он создал роман «Машина времени». Четвертым измерением стало время. Его оказалось возможным изменять: двигать взад и вперед. Герои Уэллса, реальные англичане, попали во власть взбесившегося времени: сдвинутые исторические эпохи, судьбы людей, попавших под колеса «машины времени».

Не станет ли и «четвертое состояние вещества», открытое Томсоном, предметом фантастического озарения Уэллса? Впрочем, «четвертое состояние вещества» вполне реально: это — конкретная частица, несущая электрический заряд. Для вдохновения фантаста реальность представляет некоторое препятствие. К тому же Уэллс сейчас занят другой идеей, которая имеет отношение к человеку, весьма близкому Джозефу Томсону. И его второй роман, насыщенный немыслимой и вполне антинаучной идеей, станет после «Машины времени» вторым «романом века».

В старинном ресторанчике с искаженным французским названием, означающим не то «пойло», не то «пьяница», была суматоха. Два официанта: Юл и старый француз Бонар расставляли столы в П-образном! порядке, но симметрия нарушалась: один из столов был короток, а заменить его было нечем, потому что единственный подходящий столик у окна был заказан неизвестным джентльменом.

— Ты знаешь этого клиента, Бонар?

— Видел. Отменный костюм. Держится небрежно*) Как все эти новые молодые люди…

— Мне кажется, я встречал его в Лондоне на по-] литическом митинге. И как будто был какой-то скандал. Не то его самого вели в полицию за оскорбление ее величества королевы, не то он сам кого-то разоблачал.

— Вы, англичане, любите делать из мухи слона. Подумаешь, «оскорбил королеву»! По- вашему, можно гор ланить о чем угодно, лишь бы не нарушался устав дискуссий: «не оскорблять королеву и не богохульство вать». А это просто означает: не говорить о политике i о религии.

— Ладно, Бонар. Твоя Франция уже изобрела гильо тину, и вы расправились со своей королевой. А нам он не мешает.

Юл раскладывал тяжелые серебряные приборы накрахмаленные салфетки.

— Не помнишь, сколько мест заказали эти ученые?

— Двадцать.

— Любопытно, будут ли они пить первый тост за королеву? — спросил француз.

— Безусловно. Кстати, не забудь поставить херес.

— Да, уж это винцо не позабудешь. Сколько ле живу в Англии, не могу привыкнуть к его вкусу. Кстати _чем закончился судебный процесс с мальчишкой зеленщика, который украл у нас бутылку хереса?

Его оправдали. За него заступился сам пастор.

— Тот, сын которого разъезжает с кошками на велосипеде?

— Да, пастор Шерль. Его сын работает в Кавендишевской лаборатории.

— Право, чудаки эти ученые.

— А вот и он сам.

В низкую дверь ресторанчика, пригнув голову, вошел румяный Шерль.

— Добрый день, мистер Шерль. Как видите, все в порядке, кроме длины столов. Один из них немного короче.

Шерль, облаченный в тесноватый смокинг, был серьезен, как перед демонстрацией физического опыта.

— А тот стол у окна?

— Занят.

— Кем?

— Неизвестным. Из Лондона.

— Жаль. Симметрия нарушена. Кстати, мистер Юл, отец поручил мне вернуть стоимость пропавшей бутылки хереса, хотя судебный процесс выигран правильно — мальчишка не украл бутылку, а взял взаимообразно для больной матери.

Француз засмеялся и принялся обтирать салфеткой пыльную бутылку шамбертена тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года.

— Напрасно смеетесь, — вспылил Шерль. — На суде были свидетели, подтвердившие намерения мальчика!

Француз, улыбаясь, поднял вверх обе руки, держа шамбертен и белую салфетку.

— Сдаюсь, мистер Шерль, готов согласиться, что мальчишку зеленщика оправдали по