Взвесив все за и против, ехать в Мантурово и проводить там расследование обстоятельст исчезновения Малахова и сериальных кукол зять отказался. На третью неделю по Андрюше скучала уже только сентиментальная Ангелина Степановна. На четвертую, когда родне Нины Прокофьевны пора было уже грузить машину и отправляться обратно в город, из-за холма показался ездок на дребезжащем старом велосипеде.

— Пенсия, — разгибаясь и отставляя в борозду жестяную лейку, предположила Анна Павловна.

— Война! — заголосила издалека взмыленная почтальонша.

Вместо привычных уже цветных «Аргументов» в ее сумке валялись плохо отпечатанные фронтовые сводки. Хотя фронтов, собственно, никаких не было, да и война уже три недели как закончилась. И, сколько ни читали они мажущиеся свинцовой краской страницы, никто из жителей Борисовки не мог понять, как залп китайских крылатых ракет по Тайваню мог привести к отправке американских МБР в Пекин, что было неверно расценено в одинцовском бункере РВСН и вызвало ответный удар по США, после чего…

Землетрясение месячной давности оказалось отголоском чудовищных взрывов, в одночасье обративших в пыль и пепел все крупные европейские, американские и азиатские города. Все случилось настолько стремительно, что ни правительства, ни военные командования не успели эвакуироваться. Государств, которых задел атомный молох, уже почти месяц больше не существовало. О Грязеве и тем более о Борисовке в райцентре вспомнили только теперь.

Листок прошел по рукам и, обескровленный, упал на скамейку. Люди растерянно смотрели друг на друга, пытаясь найти нужные слова: опровергнуть, поверить, утешить. В голову отчего-то лезли мысли совсем неуместные…

— Андрюша-то как же… — прикрывала рот заскорузлой ладонью Ангелина Степановна.

— Это что же, пенсии-то не будет теперь? — попыталась осознать Анна Павловна.

— Кредит можно не возвращать, — почти неслышно добавил зять.

— Да как же мы жить-то теперь будем? — запричитала Ангелина Степановна.

В повисшей тишине слышно было, как побрякивал колокольчик на шее у ее коровы и альтом звенел первый адаптировавшийся к новой жизни комар. А может быть, это наконец долетел до Борисовки отголосок того звука, когда лопнули невидимые струны, протянувшиеся через всю огромную страну из Останкина, и удерживавшие ее за счет единства мыслей и переживаний мало чем похожих друг на друга граждан.

— Да так же и будем, как жили, — вдруг объявила Нина Прокофьевна. — Что изменилось-то?

— Придется тебе это сделать. Это приказ. Он — командир Семнадцатой экспедиции, а значит, и твой командир тоже.

— Руководство МКС еще не было передано официально, а значит, командую здесь я. И я официально протестую. Если вы осмелитесь употреблять алкоголь на МКС, я пожалуюсь в НАСА.

— Да ладно, Пегги! У нас был долгий и трудный день. Пришлось крепко потрудиться, а потом еще эта пресс-конференция! Надо же как-то расслабляться!

— О, Юрий! Ты начинаешь напоминать мне этих смехотворных вечно пьяных советских космонавтов из наших дурацких фильмов…

— Пегги, ну пожалуйста! Ты же знаешь, для нас троих — сегодня совершенно особенный день.

— Очень особенный день. Очень.

— Да ладно вам, ребята… Вы ведь это все не всерьез…

— 12 апреля!