На следующий день облака рассеялись, ливень прекратился. Без пяти минут девять Джошуа затворил за собой боковую дверь Астли-хаус и зашагал — под ослепительными лучами солнца — через огород к воротам, за которыми минувшим днем оставил на привязи свою лошадь. Проходя мимо оранжереи, он с восхищением отметил, сколь величественно смотрится омытое дождем здание. Стеклянные панели искрились в утреннем свете, растительность в стенах оранжереи казалась более пышной и зеленой, чем всегда. И в самом деле, подумал Джошуа, выходит, порой и растения могут быть достойны внимания художника.

В ананасной теплице трудился Гранджер. Вид у него, как и всегда, был невозмутимый и самодовольный, волосы взъерошены, красоту лица портил только огромный шрам на щеке. Заслышав скрип гравия под башмаками Джошуа, Гранджер поднял голову, но потом, увидев, что это Поуп, сдержанно кивнул ему и продолжил работать. Стараясь не обращать внимание на неприятное ощущение в животе, Джошуа направился к атрию под купольным сводом. Голову он держал высоко. Письмо было написано и отправлено. Теперь, что бы ни случилось, правда станет известна.

Открыв дверь, ведущую из атрия на ананасную плантацию, Джошуа увидел, что Гранджер маленькими ножницами срезает пожухлые листья с крупных ананасных растений.

— Добрый день, мистер Поуп. Как ваше самочувствие? — спросил Гранджер, на минуту отвлекшись от своего занятия, после того как Джошуа поклонился и пожелал ему доброго утра. — Не ожидал, что вы так скоро встанете с постели после вчерашнего...

— Я абсолютно здоров, мистер Гранджер. Вот, возвращаюсь в Лондон. Хотел перед отъездом перемолвиться с вами парой слов.

Гранджер подошел к следующему растению и стал пристально рассматривать листву, поглаживая каждый листик своими тонкими пальцами. Этот его жест заставил Джошуа поежиться, хотя в теплице стояла удушающая жара.

— Слава богу, что мы вовремя нашли вас, а то бы вы так скоро не пришли в себя, — сказал Гранджер.

Джошуа не мог оставить без ответа столь наглое замечание:

— Простите, мистер Гранджер, но если бы не некоторая доля удачи и не мое умение сохранять самообладание, три человека утонули бы. А вас, полагаю, я должен благодарить не за спасение, а за то, что мы чуть не погибли. Собственно, за тем я и пришел.

— Что вы имеете в виду? Разве я не предупреждал, чтобы вы туда не ходили?

Голос у Гранджера был спокойный, но в нем сквозило недоумение.

— Предупреждали, но приготовили ловушку с приманкой, на которую, вы знали, я непременно клюну.

Гранджер, продолжая притворяться озадаченным, покачал головой и растерянно улыбнулся:

— Боюсь, я не совсем понимаю вас, сэр.

— А тут и понимать нечего. Когда Браун приехал вчера в Астли и упомянул, что ждет моего прибытия, вы, должно быть, испугались, что он увидел связь между тем, что недавно произошло здесь, с историей в Бичвуде. Вы знали, что несколько лет назад Браун проектировал парк для того поместья — сами мне об этом рассказывали. Пока он был один в гроте, вы, подкравшись к нему незаметно сзади, ударили его по голове, связали и затащили в пещеру в глубине грота. Вы наверняка знали, что он еще жив, но, вместо того чтобы прикончить его, решили использовать как приманку, чтобы завлечь в грот меня и одним махом разделаться сразу с двумя беспокойными птичками, а потоп, который вы устроили, выдать за несчастный случай.

Все еще качая головой и едва заметно улыбаясь, словно обвинения Джошуа были настолько нелепы, что даже не заслуживали опровержения, Гранджер повернулся к нему:

— Простите, сэр, но какое отношение ко всему этому имеет моя служба в Бичвуде. Я и не скрывал, что работал там.

— Бичвуд — ваш мотив, Гранджер. Вы должны были унаследовать это поместье. Ваша мать — злосчастная графиня Берли, некогда хозяйка Бичвуда и владелица ожерелья в форме змейки. Своей неудачной игрой в карты она положила начало целой череде трагических событий. От Брауна я узнал то немногое, что не сумел выяснить сам, а точнее, два важных факта: что графиня жила в Бичвуде и что у нее был ребенок, который пережил ее. Браун не знал ни ее имени, ни имени ребенка, но мне не составило труда заглянуть в справочник по истории графства Бедфордшир. Вскоре я нашел там соответствующую статью, в которой указывается имя предыдущей владелицы поместья. Это Сибил Гранджер, графиня Берли, мать двоих сыновей, один из которых умер.

Гранджер выпрямился и посмотрел на Джошуа с выражением любопытства и превосходства во взгляде, как на случайно заползшего на лист жука, которого ему ничего не стоит раздавить башмаком или зажать в руке. Джошуа кожей ощущал, как воздух звенит от напряжения.

— Почему вы решили, что тот осиротевший ребенок и я — одно и то же лицо?

— Вас узнала миссис Боулз, выросшая в том же селении. Поэтому вы так оживленно беседовали с ней на днях. В гостиной вашего домика висит великолепный портрет знатной дамы. Полагаю, это ваша мать. На чашке, что у нее в руке, вне сомнения, родовой герб Берли.

— Это все?

— Тело Хора обнаружила миссис Мерсье, а почему-то не вы, хотя, как я заметил, именно вы первым приходите в теплицу утром. Тем более что вы сказали мне, будто в тот день рано утром застали дежурного спящим и вам самому пришлось регулировать температуру. Чтобы открыть окна, вы должны были переступить через труп. Во всяком случае, разбитые горшки вы должны были увидеть. Но вы почему-то это скрыли.

Джошуа смотрел на профиль Гранджера и видел, как меняется его лицо. На щеках садовника перекатывались желваки, на шее вздулась вена, лицо превратилось в cryсток непредсказуемой откровенной враждебности. Джошуа замолчал, ожидая реакции Гранджера, но тот отказывался отвечать. А через какое-то время Джошуа понял, что ему необязательно слышать ответ садовника: в его поведении, во внешнем облике все изобличало убийцу.

— Вы также утверждали, будто были слишком заняты растениями и не видели, как