изменившееся поведение этих детей. Они стали… как бы это сказать… нет, не взрослее, а замкнутей. Холодность в отношениях, не свойственная подросткам выдержанность и невозмутимость. Одна воспитательница призналась, что мысленно называет возвращенцев зомби. От них, сказала она, исходит какая-то опасность.

– Контингент, с которым сталкиваются в спецприемнике, действительно не медом намазан. Эти, с позволения сказать, цветы нашей жизни, способны на что угодно. Так что воспитательница данного спецучреждения, которая трудится в этой системе, похоже, недавно, никаких Америк не открыла. Работать с такими детьми и впрямь нелегко.

– Согласна. Но если другие подростки в основной своей массе не рвутся вновь на улицу, то возвращенцы убегают при первой возможности.

– Ладно, пусть их… – Майор начал раздражаться; по его мнению, доклад Гольцовой превратился в пустую болтовню. – Детская психология – не паханое поле. У вас все?

– Да.

– Прямо скажем, не густо. Одни домыслы. – Артем почувствовал, что чересчур резок с Гольцовой, но уже не мог остановиться. – А воз и ныне там. Я просил найти тех попрошаек, которые приходили к Завидонову в день его гибели. Всего лишь. Вдруг их и впрямь использовали для проникновения в его квартиру. Подобные варианты случались и прежде. Никто ведь не отрицает, что преступники используют малолеток в своих целях. В частности квартирные воры – 'форточники'. Все, вы свободны.

Гольцова стремительно встала. Артему показалось, что она вот-вот расплачется. Но девушка сдержала себя и спросила, глядя куда-то в сторону:

– Мне… продолжать?..

– Я даю вам еще три дня. Хочу напомнить – нам нужны конкретные факты, а не рассуждения на абстрактные темы. – Майору стало неловко за излишнюю строгость, и он смягчил тон. – Все-таки попытайтесь отыскать тех пацанов, что приходили к Завидонову.

Подключите райотделы. У них информации по городским попрошайкам воз и маленькая тележка. А я в свою очередь попрошу шефа посодействовать в этом вопросе. Что касается возвращенцев… – Он на мгновение задумался. – Возможно, в этом и есть какое-то рациональное зерно. Ладно, попробуйте дожать ситуацию до конца. Это значит, что для начала вы должны лично побеседовать с кем-нибудь из таких подростков. А после, если ваши – должен заметить, пока неясные – подозрения будут иметь более твердую почву, попробуем подключить службу наружного наблюдения. Чем черт не шутит…

Гольцова без особого воодушевления кивнула и вышла с высоко поднятой головой.

Обиделась, подумал капитан. Крепко обиделась. Теперь в ее восприятии я превратился из душки майора в тупоголового болвана, зашоренного на дурацкой версии. Поди, разыщи среди сотен обездоленных детей нужных. Легче найти бежавшего из колонии рецидивиста, нежели беспризорных пацанов, мигрирующих по городу постоянно и хаотически.

А в общем, решил Артем, дамочка очень работоспособна. И настойчива. Что весьма ценно в их профессии. Ладно, поживем – увидим, заключил он. Притирка в любом коллективе дело непростое. Особенно в таком специфическом как уголовный розыск. Чтобы без малейших колебаний и сомнений доверить коллеге защищать свою спину, нужно с ним не в одной передряге побывать. Иногда в ответственные моменты ломаются такие зубры, что диву даешься. Эх, повернуть бы время вспять! И вместо этой фифочки потолковать о делах служебных с Мишкой. На Завидонова можно было положиться как на каменную гору.

После доклада полковнику схожу к Маняше, решил майор. Давно пора. Как она там? На похоронах жену Завидонова едва не носили на руках; она почти никого не узнавала и выглядела полубезумной. Врачам 'скорой' пришлось сделать ей несколько уколов, чтобы Маняша пришла до памяти. Артему хотелось навестить вдову, но он все не решался. Что сказать, какими словами ее утешить? Как посмотреть ей в глаза?

Но встретиться с Завидоновыми майору нужно было под любым предлогом. Когда случилось несчастье, он сделал две непростительные для профессионала ошибки: не опросил по горячим следам домочадцев Михаила и не дал указание обыскать квартиру своего друга самым тщательным образом.

Если по первому пункту шансы майора на доверительный разговор были мизерными, так как горе буквально свалило с ног и Маняшу и ее мать, то обыск он просто обязан был провести. Но Артем ограничился лишь выемкой личного архива Завидонова и изъял наградной пистолет – как и предписывает закон.

С пистолетом получилась странная история. Артем знал, что Мишка хранил оружие в сейфе с довольно простым замком, который стоял на застекленной лоджии, где Завидонов оборудовал мастерскую. Убийцы вскрыли сейф, но его содержимое – ружье двенадцатого калибра со стволами, укороченными кустарным способом, патроны к нему, правительственные награды и личные документы – осталось нетронутым.

Не было лишь пистолета. Который нашелся совершенно случайно – в тайнике, вмонтированном в сидение инвалидной коляски. Впрочем, тайник больше смахивал на кобуру: Мишка сделал его так, чтобы оружие можно было достать мгновенно.

Зачем!? Зачем он таскал с собой ствол, зачем приспособил импровизированную кобуру с таким расчетом, чтобы открыть огонь как можно быстрее? Кого-то боялся? Если да, то почему о своих опасениях Мишка ничего не рассказал ему? Не доверял? Чушь! Такого просто не могло быть. Не хотел выглядеть смешным и беспомощным? Возможно, но маловероятно. Уж кто-кто, а майор знал лучше, чем кто-либо, настолько Завидонов храбр и стоек.

Оставалось единственное – Миша вел собственное расследование какого-то очень опасного дела. Это было на него похоже. Он всегда отличался самостоятельностью в принятии ответственных решений. Почему не ввел Артема в курс дела? А все очень просто – хотел преподнести другу оперу раскрученное дело на тарелочке с голубой каемочкой. Мол, есть еще порох в пороховницах…

Более-менее приличный повод расспросить Маняшу и еще раз – более тщательно – осмотреть жилище покойного друга нашелся только сегодня. Сотрудники отдела уголовного розыска – те, с которыми Миша работал до Чечни – собрали немного денег, чтобы хоть как-то поддержать оставшуюся без кормильца семью. А вручить деньги поручили майору – как человеку, близкому семье Завидоновых.

Дверь открыла мать Маняши, Софья Алексеевна, грузная женщина с глубоко запавшими глазами. Она грустно кивнула в ответ на приветствие Артема и, с видимым усилием переставляя ноги, пошла в гостиную.

Там находилась жена Завидонова. Она сидела в кресле и с отрешенным видом перебирала разноцветные лоскуты. Маняша чинила платьице дочери – рядом, на журнальном столике, находилась швейная машинка и плетеная из лозы коробка с нитками, пуговицами и иголками. Похоже, таким образом она пыталась отвлечься от тягостных мыслей.

– Здравствуй, Маня… – У Артема подступил ком к горлу, и невольно навернулись слезы.

– Артем… – Она поднялась и поцеловала его в щеку.

Майор по-братски обнял ее и почувствовал, что она беззвучно заплакала у него на плече.

– Держись, держись… – Больше слов у него не нашлось.

– Держусь. Куда денешься… – Маняша украдкой смахнула слезы, будто застеснялась, и спросила: – Ты голоден?

– Как зверь, – признался Артем. – Я тут кое-что принес… – Он отдал ей пакет с продуктами.

– А это, – майор положил на журнальный столик сверток, – ребята из отдела собрали деньжат. На первое время.