Венедикт со своей бородищей, черной (правда, уже кое-где с проседью) гривой волос, в рубахе-косоворотке, которая едва не лопалась на литых чугунных плечах, и ростом под два метра был похож на былинного богатыря.

– Никак покорил Америку? – спросил я с деланным удивлением.

– Я, конечно, не Колумб, но шороху там наделал, – не без рисовки ответил Венедикт. – Эти тупые янки сколько мне бабок скинули за мои фигли-мигли, что я теперь могу не работать и бухать хоть до Страшного суда.

– Фигли-мигли?…

– Да брось ты притворяться, – махнул своей ручищей Венедикт. – Разве можно мои железяки назвать искусством? Все это барахло, мусор со свалки.

– Вот те раз…

Должен сказать, что у Вени была своя манера художественного творчества. Он собирал на свалках и складах металлолома разные железки и варганил с них разнообразные композиции.

Любому здравомыслящему человеку, воспитанному на картинных галереях Эрмитажа и Третьяковки, кажется, что все это чушь, чепуха на постном масле, очередной бзик или, если хотите, зигзаг художественной моды.

Все это верно. За одним маленьким исключением – в руках гения (ладно, пусть таланта) даже невзрачная металлическая шестеренка, которую вдобавок еще и называют «паразиткой» (ручаюсь за достоверность, сам где-то читал) неожиданно превращается в яркую красавицу-звезду, которая только что свалилась с небосвода.

Венедикт был просто гениален. Хотя до конца этого факта и не осознавал. В общем, как многие из нас. Практически любому человеку от рождения дается какой-нибудь талант. Но вот беда – не каждому дано его реализовать.

Причин тому много. А главными есть лень, бедность, пьянство и провинциализм. Жаль, нет статистики, сколько на Руси пропало безымянных талантов, большей частью в посконной глубинке.

Но иногда на Венедикта находило, и он брался за кисть. То, что у него получалось на холсте, иначе как шедевром назвать было трудно. Особенно удавались ему портреты. Лица на полотнах Венедикта казались живыми.

– Иво, все эти годы я выживал. Когда хочется есть, а в кармане пусто, собакой залаешь. Вот я и лепил горбатого, благо за это хорошо башляли.

– Позволь с тобою не согласиться. Мне кажется, за портреты тебе платили гораздо больше. И заказчики шли в твою мастерскую косяками.

– Чудак человек… – Венедикт обнял меня за плечи и потащил в мастерскую. – Пойдем, я кое-что тебе покажу. Дело в том, что в любое по настоящему художественное произведение приходится вкладывать частичку себя. А ко мне приходили заказывать свои парсуны такие дебильные морды, что блевать хотелось, глядя на них. У меня кисть вываливалась из рук, когда я принимался за портрет. Дабы изобразить хоть что-то, приходилось «вдохновляться»… сам знаешь чем.

– Знаю… – Я коротко улыбнулся.

– Вот. А в модный металлолом душу вкладывать не нужно. Лепи, как придется. Что-нибудь да получится. При этом все восхищаются, руку жмут, благодарят. Дубье… Но бабки платят. И очень даже приличные… ха-ха… Заходи.

Комната, куда завел меня Венедикт, служила ему кабинетом и местом, где он хранил краски, кисти, растворители, лаки, масла и тому подобное. Когда я гостевал в его мастерской последний раз (почти год назад), она была серой, замызганной и убогой; в общем, кладовая она и есть кладовая.

Но теперь я не узнал ее. Венедикт сделал шикарный ремонт, прорубил дополнительное окно, отчего комната стала как бы шире ну и, понятное дело, значительно светлей, и обзавелся приличной мебелью.

– Впечатляет? – спросил Венедикт, хитро ухмыляясь в свою бородищу.

– Не то слово… Я сражен наповал.

Я не погрешил против истины. Я действительно был сражен. Но не евроремонтом, на который сподобился обычно бесшабашный и безалаберный Венедикт.

В кабинете отсутствовал старый просторный диван, на который я имел виды. Вместо него стояли два хлипких с виду модерновых креслица и журнальный столик. И где теперь прикажете мне спать? На столе? Или на полу?

Похоже, с идеей перекантоваться некоторое время у Венедикта придется распрощаться. В самой мастерской, конечно, были места для отдыха, но только не для сна. Какой может быть сон, когда дверь мастерской никогда не закрывается и шалман гудит сутки напролет?

– Оцени, – гордо сказал Венедикт, показывая на одну из стен.

Там висел портрет молодой женщины. Нет, скорее девушки, если судить по ее пухлым пунцовым губам и щечками, похожими на два наливных яблока.

Это был настоящий шедевр. Венедикт превзошел сам себя. Портрет был выполнен в манере средневековых мастеров живописи, лессировками [2] , и казалось, светился изнутри.

Меня вдруг осенило.

– Супер, – ответил я честно; и спросил, улыбаясь: – Уж не влюбился ли ты, друг ситцевый?