— Не так уж много я ему и должен, — пожал плечами Кейс. — А если он меня прикончит, то вообще не получит ничего.
— Слишком многие нынче ему задолжали. И поэтому тебя, должно быть, наметили на роль примера. Лучше отнесись к этому серьезно.
— Ладно. Ну а как ты, Линда? У тебя есть где переночевать?
— Переночевать? — Она утвердительно тряхнула головой: — Ну конечно, Кейс.
Девушка дернулась и чуть не упала со стула. Ее лицо покрылось потом.
— Вот, — сказал Кейс и полез в карман штормовки за мятой полусотней. Не глядя разгладив бумажку под столом, он сложил ее вчетверо и протянул девушке.
— Они тебе потребуются самому, сладкий мой. Отдай их лучше Уэйджу. В ее серых глазах светилось что–то неведомое, чего он раньше не видел.
— Я должен Уэйджу гораздо больше. Возьми. Тем более скоро мне еще приплатят, — солгал Кейс, глядя, как его деньги исчезают в кармане с «молнией».
— Как только получишь, сразу ищи Уэйджа.
— Увидимся, — сказал Кейс и встал из–за стола.
— Конечно. — В глазах девушки виднелись крохотные белые точечки. Первые признаки катаракты. — Так что ты поосторожнее.
Он кивнул и почувствовал сильнейшее желание оказаться как можно дальше отсюда.
Закрывая пластиковую дверь, Кейс оглянулся и увидел отражение ее глаз, обрамленное красным неоном.
Пятница, вечер, улица Нинсеи.
Кейс шел мимо лотков с якитори, мимо массажных кабинетов, мимо фирменной кофейни «Прекрасная девушка», мимо электронного грохота аркады. В одном месте он уступил дорогу смуглому сараримену, попутно заметив у того фирменный знак «Мицубиси–Генотех», вытатуированный на тыльной стороне правой ладони.
Настоящий знак или картинка, для хвастовства? Так или иначе, подумал Кейс, мужик этот прямо напрашивается на крупные неприятности. А если знак липовый — то поделом. Служащим «М–Г», достигшим определенного уровня, имплантируют новейшие микропроцессоры, которые замеряют содержание мутагенов в крови. Такой прибор — прекрасньй пропуск в Ночной Город, прямо в подпольную клинику.
Сараримен был японцем, но, по большей части, толпа на Нинсеи состояла из «гайдзинов» — пришлых. Шли из порта группки моряков, озабоченные одинокие туристы искали удовольствий, не указанных в путеводителях, шустрилы из Муравейника демонстрировали органы для пересадок и имплантанты, сновали всевозможные мошенники — все двигалось в сложном танце желаний и коммерции.
И хотя бесчисленные теории объясняли, почему в Тиба–сити терпели район Нинсеи, Кейс склонялся к мысли, что якудзы, вероятно, сберегли это места в качестве исторического заповедника — как памятник скромному истоку своей деятельности. Не лишенным смысла казалось и утверждение, что бурно развивающимся технологиям нужны зоны беззакония и Ночной Город существует не как среда обитания, а как намеренно ничем не ограниченный производственный полигон.
Кейс смотрел на уличные огни и думал: права ли Линда? Способен ли Уэйдж убить его в назидание остальным? Смысла как–то мало, однако, с другой стороны, Уэйдж торговал в основном запрещенными биопрепаратами, а для этого нужно быть полным психом.
Итак, Линда утверждает, что Уэйдж хочет его смерти. Основное открытие Кейса в динамике уличной торговли состояло в том, что на самом деле ни покупатель, ни продавец в нем не нуждаются. Посредник — неизбежное зло, в этом, собственно, и состоит его бизнес. Сомнительная ниша, которую Кейс создал в криминальной экологии Ночного Города, выдалбливалась обманом и еженощно углублялась предательством. И теперь, услышав, что стены этой ниши трещат, он чувствовал себя на гребне странной эйфории.
Неделю тому назад, стараясь снять большую, чем обычно, маржу, Кейс задержал продажу синтетического гландулярного экстракта. Вряд ли Уэйджу это понравилось. Уэйдж — его главный поставщик, он провел в Тибе девять лет и был одним из немногих дельцов–гайдзинов, кому удалось наладить связь с замкнутым, строго иерархичным преступным истеблишментом за пределами Ночного Города. Генетические материалы и гормоны проникали на Нинсеи по таинственной цепочке связных. Однажды Уэйджу каким–то образом удалось выяснить, откуда поступает товар, и теперь у него были прочные связи с дюжиной городов.
Кейс очнулся от размышлений у витрины магазина. Здесь продавали морякам маленькие блестящие штучки: часы, пружинные ножи, зажигалки, карманные видеодвойки, симстим–деки, массивные цепочки– манрики и сюрикены. Эти стальные звездочки с острыми, как бритва, лучами всегда его восхищали. Одни — хромированные, другие — черные, третьи — с радужными, как масло на воде, разводами. Хромированные — просто загляденье. Лежат на алой ультразамше, прикрепленные едва заметной нейлоновой леской, в центре каждой — выдавленный значок Инь–Ян или дракончик. Сюрикены переливались уличным неоном, и Кейсу на мгновение показалось, что это и есть его путеводные звезды, что его судьба читается в созвездии грошовых хромированных железок.
— Джули, — сказал им Кейс. — Пора навестить старину Джули. Он все знает.
Джулиусу Дину было сто тридцать пять лет, и он упорно замедлял свой метаболизм еженедельным приемом сывороток и гормонов. Но его главным оружием против старения было ежегодное паломничество в Токио, где хирурги–генетики совершали недоступную в Тибе операцию — восстанавливали генетический код. После омоложения Дин летел в Гонконг, где заказывал годовой запас костюмов и рубашек. В жизни этого бесполого, нечеловечески спокойного человека была одна–единственная страсть: он исповедовал наиболее эзотерические разновидности шмоткопоклонства. И хотя его гардероб чуть ли не целиком состоял из тщательных реконструкций прошлого столетия, Кейс ни разу не видел, чтобы Джулиус надел один и тот же костюм дважды. Дин носил очки в тончайшей золотой оправе с линзами, вырезанными из пластинок розового синтетического кварца и обточенными наподобие зеркал викторианского кукольного домика.
Его контора помещалась неподалеку от Нинсеи, в складском помещении, много лет назад частично обставленном разношерстной европейской мебелью, словно Дин и вправду собирался здесь жить. В комнате, где находился сейчас Кейс, вдоль стены пылились громоздкие книжные шкафы в новоацтекском стиле. На низком, а–ля Кандинский, кофейном столике, изготовленном из окрашенной в ярко–алый цвет стали, неуклюже примостились две пузатые настольные лампы в стиле Диснея. На стене, между книжными шкафами, висели часы в манере Сальвадора Дали, их искаженный циферблат стекал прямо на бетонный пол. Голографические стрелки в точности повторяли мельчайшие изгибы причудливого циферблата, но почему–то всегда показывали неправильное время. Повсюду стояли белые упаковки из фибергласса, источавшие резкий запах имбиря.
— Хвоста за тобой вроде нет, — раздался из ниоткуда голос Дина. — Ну, давай, сынок, входи.
Слева от книжных шкафов щелкнули магнитные запоры массивной, отделанной под розовое дерево двери. К полированному пластику были приклеены — и почти уже отклеились — большие буквы: «ДЖУЛИУС ДИН. ИМПОРТ–ЭКСПОРТ», И если в импровизированной приемной обстановка воспроизводила конец прошлого века, то в самом кабинете она соответствовала его началу.
Из светового пятна, созданного старинной медной лампой с темно–зеленым прямоугольным абажуром, на Кейса смотрело гладкое розовое лицо. Импортер восседал за огромным металлическим письменным столом, с обеих сторон его окружали шкафы из светлого дерева с многочисленными ящичками. Кейс предполагал, что в них, вероятно, раньше хранились какие–то записи. Столешницу заваливали разбросанные кассеты, рулоны пожелтевших распечаток и детали допотопной механической пишущей машинки, до которой у Дина никогда не доходили руки.
— Так чем же обязан честью? — спросил импортер, в руке его появилась тоненькая конфетка в бело– голубом клетчатом фантике. — Попробуй. «Тинг–Тинг–Дьяхе», самые лучшие.
Кейс отрицательно мотнул головой, сел на гнутый деревянный стул и провел большим пальцем по едва заметному рубчику черных джинсов.
— Джули, я слышал, что Уэйдж хочет меня убить.
— А–а–а… Ну, тогда… А от кого ты это слышал, позволено будет узнать?
