после чего Иванов опустил голову еще ниже. – А кто вообще подобрал это место? – он перевел взгляд на Минаева.

– Воскобойников, – не задумываясь, быстро ответил тот.

– Воскобойников, – повторил за ним Ахаян, кивнув в его сторону. – А сам-то, небось, не удосужился хотя б разок прийти, посмотреть, что там к чему.

Минаев, насупившись, стрельнул глазами в направлении своих подчиненных. На его щеках едва заметно выступили розовые разводы.

– У меня, Василий Иванович, таких «Мармонов» на учете полсотни. Тут стоящему-то агенту как следует все подготовить сил не хватает. А маршруты новые прорабатывать надо. Места для тайников обновлять надо. А у меня после Нового года у троих бойцов срок заканчивается. А на замену сколько пришлют? Опять одного?

– Ну все, все, – поморщился Ахаян, – проснулся... Везувий... вулкан Кракатау. Пришлют столько, сколько сочтут нужным. Поменьше только жаловаться надо. Побольше работать.

– А мы и работаем.

– Я вижу, как вы работаете. Наработали вон, – с силой отбросив в сторону карандаш, Василий Иванович опустил глаза на карту.

Он чувствовал, что раздражение, которое до сих пор, постепенно накапливаясь, искусно пряталось и незаметно блуждало по тайным лабиринтам его внутреннего устройства, а в последний момент (может быть, и вполне кстати, но все же несколько неожиданно для него самого) вырвалось наружу, достигло слишком высокой, по его мнению, степени концентрации. Выходить из себя, терять контроль над своими эмоциями – это роскошь, которую он не мог, просто не имел права себе позволить. Sine ira et studio – без гнева и пристрастия – этот короткий латинский девиз он еще в молодости сделал одним из непреложных правил, которые должны были определять и в подавляющем большинстве случаев определяли его мысли, поступки и отношение к людям. Sine ira et studio, потому что errare humanum est – человеку свойственно ошибаться, и он был такой же человек, как и все остальные. А коли так, то он сейчас (разумеется, не очень быстрым и даже немного небрежным движением) снова возьмет в руки карандаш, обведет глазами (внимательными и проницательными, но отнюдь не строгими и уж тем более сердитыми) замерших в напряженном ожидании подчиненных, улыбнется и, обратясь к этому вот вытянувшемуся во фрунт симпатичному молодому человеку, скажет вполне нейтральным, обычным тоном: «Ну и что тебе сегодня там не понравилось, на этом месте?»

Услышав уже произнесенный вслух вариант этой фразы, Иванов, задумчиво наморщив лоб, неуверенно пожал плечами:

– Да бабка там какая-то вертелась. С мальчиком маленьким. Вернее, сначала их не было. А потом внезапно откуда-то нарисовались, как двое из ларца. В самый неподходящий момент. И давай... вокруг да около круги нарезать. Как приклеенные.

Ахаян вопросительно посмотрел сначала на Минаева, потом на Бутко, на что оба ответили почти одинаковыми неопределенными гримасами, и после этого поднял глаза на Иванова: «Дальше?..»

– Это было еще до прихода «Мармона». Потом, уже после встречи, когда я вышел из бистро, этих двоих уже не было. Зато вместо них появилась другая парочка. Два каких-то молодых араба. Они сидели на той же скамейке и играли в шеш-беш. Причем один из них до этого заходил в бистро и терся у барной стойки. Якобы сигареты покупал и пиво.

Ахаян снова посмотрел на Минаева, который через несколько секунд, глубокомысленно нахмурив брови и глядя в какую-то точку перед собой, протянул:

– Ну... контингент для службы наружного наблюдения, надо заметить, конечно, не очень типичный. Хотя... пенсионеров они, так же как и мы, я думаю, в случае необходимости могут запросто привлечь. Из бывших сотрудников. Почему нет. Что же касается арабов, то тут тоже, в общем-то...

– Здесь, Василий Иванович, именно в Париже, в последнее время наблюдается довольно характерная тенденция. – Воспользовавшись небольшой заминкой шефа, энергично продолжил за него Бутко, развивая ту же тему. – Наружка дээстэшная в своей работе все более активно начинает использовать именно нетипичный контингент. Меньшинства всякие. Которые, к слову, скоро здесь большинством станут, да, впрочем, уже, наверное, стали. За последние полгода выявлено несколько случаев, когда в составе бригад, осуществлявших слежку за нашими сотрудниками, были задействованы негры, опять же лица арабской наружности и даже один вьетнамец.

– Ну а что ж вы хотите. Торжество демократии. Общество равных возможностей, – в тоне, каким Василий Иванович сделал это пояснение, можно было довольно явственно ощутить его внутреннее персональное отношение к торжеству этих самых возможностей.

– Ле Пена на них нет, – добавил в унисон Минаев. – Тот хоть, может, когда-нибудь к власти придет, наведет порядок.

– Да вряд ли, – скептично покачал головой его заместитель. – Процесс разложения, похоже, стал приобретать уже, как говорится, необратимый характер.

– Так, я смотрю, мы уже в политику ударились, – посчитал нужным поставить точку в развитии данной темы Ахаян. – Не пора ли... вернуться к делам нашим скорбным. – После небольшой паузы, он обратился к Иванову и снова почему-то на «вы». – Ну так что вы все-таки можете сказать, была за вами наружка или?.. Что на этот раз вам подсказывает ваша интуиция.

Олег несколько секунд, нахмурившись, задумчиво помолчал и довольно твердо и уверенно ответил:

– В любом случае, если она и была, то, я уверен, не на маршруте движения. Моего или агента.

– То есть вы хотите сказать, что она уже ждала вас на месте?

Иванов поймал на себе тяжелые, внимательные взгляды своих непосредственных начальников и, вздохнув, негромким, немного виноватым голосом ответил:

– Выходит, так.

– Очень интересное умозаключение. Главное – какое многообещающее, да? – Ахаян очень выразительным взглядом посмотрел по очереди сначала на резидента, потом на его заместителя, которые, не выдержав его взгляда, так же по очереди отвели в сторону глаза.

– Это, в любом случае, пока только предположение, – наконец ответил резидент, не то чтобы оправдывающимся или защищающимся, а, пожалуй, скорее даже контратакующим тоном.

– В данном случае, – с особым ударением произнося каждое слово, в зародыше подавил контрнаступление Ахаян, – именно это предположение должно стать сейчас для всех для вас исходной точкой и побудительным мотивом... к чему? – он посмотрел почему-то не на Минаева, а на Бутко.

– К неотложной и самой тщательной оперативной проверке «Мармона», – не задумываясь, ответил тот.

– И как, в данном контексте и ракурсе, мы должны рассматривать нашу третью версию? – Взгляд серых глаз Василия Ивановича плавно перетек уже на Минаева. – И как мы ее можем соотнести со второй. С точки зрения основных гносеологических выводов.

– С точки зрения гносеологических... – догадываясь примерно, что мог на самом деле иметь в виду Ахаян, но, не будучи абсолютно уверенным в адекватном понимании используемого термина, начал было отвечать Минаев, медленно растягивая слова и пытаясь по ходу немного быстрей соображать.

– Впрочем, об этом пусть нам лучше вон... молодой расскажет. – Ахаян кивнул в сторону Олега. – Он нам эту кашу заварил. Нежданную радостную новость принес. Да? Агент на связи у кого? У него. Ему и карты в руки. А то что это – ветераны тут за него должны, понимаешь, потеть, отдуваться. Единственную извилину напрягать. Да? – снова обратился он к сидящим перед ним резиденту и его заместителю, которые в ответ молча кивнули головами, не совсем, правда, понимая, говорил ли их шеф, упоминая единственную извилину, вообще или имел в виду кого-то конкретно. Шеф это пояснять не стал, а, подняв взгляд на продолжающего стоять перед ним виновника заварившейся каши, выжидательно посмотрел на него своим характерным проницательным прищуром.

Олег немного помолчал, собираясь с мыслями, и не очень уверенно начал:

– Ну... если исходить из предположения, что наш контакт с «Мармоном» попал в поле зрения контрразведки и за ним ведется слежка, то... – он неопределенно пожал плечами, – я, честно говоря, не думаю, что это обстоятельство может слишком сильно повлиять на анализ выдвинутых версий. Это скорее побочный фактор. Очень существенный, но побочный.