Денис взглянул на часы. Рейсовый самолет в Москву вылетал через полчаса. Кажется, Вайлю в Ахтарске пришло в голову то же самое соображение, потому что Извольский сказал:

— Пусть задержат рейс. Если мой полетит в Ахтарск, это будет восемь часов туда и обратно.

Трубка что-то крякала. Кажется, Вайль интересовался, что будет, если суд признает гарантию «АМК- инвеста» по кредитному договору.

— Выплатим восемнадцать миллионов, — ответил Извольский.

Сляб закрыл глаза, разговор кончился. На лице Извольского блестели крупные капли пота. Для парализованного человека, который пять минут назад услышал, что контрольный пакет акций пятого по величине в мире металлургического комбината отныне принадлежит не ему, а непонятно какой «Лагуне», Извольский держался очень хорошо. Или у него просто не было возможности размахивать руками от отчаяния?

— Возьми ребят, — сказал Извольский, не поднимая век, — и езжай домой к Неклясову. К десяти утра ордер будет здесь. Если будет возможность — найди Брелера. И еще — обеспечь охрану Ирине. Сейчас такая свалка начнется…

— Зачем арестовывать Неклясова без ордера, если реестр все равно заблокирован?

— Дурак! Ему не обязательно продавать банку акции комбината. Ему достаточно продать банку «Лагуну» и «Кронику». Мы не можем запретить продажу акций «Кроники».

Черяга молчал.

— Ты понял? Иди.

— Извини, — сказал Денис, — никуда я не пойду. Извольский открыл глаза.

— Что?

— Я уволен. Ты забыл?

— Перестань качать права. Нашел время выделываться…

— Я не выделываюсь, — сказал Денис. — Мне нужно было доказать, что не я подставил тебя под пули. Я это доказал. С меня хватит. Мне надоело, когда с людьми обращаются, как с рабами. Когда их натравливают друг на друга. Когда через пять минут после отставки у тебя отбирают машину, а через час отключают телефон. На комбинате устроили дворцовый переворот — дворцовых переворотов не устраивают в демократических республиках. Я знаю, чем купили Неклясова. Не только деньгами. Он каждую секунду боялся, что ты его выгонишь. Потому что на комбинате можно облить любого — и ты его уволишь. Или прикажешь убрать, если он знает слишком много. Я сыт этим по горло. Я не Неклясов — я не боюсь, что меня выгонят.

Денис повернулся и пошел к двери.

— Стой!

Денис обернулся: Извольский лежал неподвижно, как разбухшая мумия, и глядел на него блестящими ввалившимися глазами.

— У тебя найдется достаточно цепных собак без меня, — сказал Денис.

Дверь оглушительно хлопнула за ним, как нож гильотины, отрезающий жизнь от вечности. В коридоре уже толпилась куча народа. Брелеровский зам, двое ментов с автоматами, на ментов с нескрываемой классовой враждой таращился из угла Витя Камаз. Камаз сидел на корточках и потому был почти одного с ментами роста. «Вот кого я кинул, — меланхолично отметил Денис, — обещал парню место Брелера, шиш он его получит, дай бог, что не влепят ему за вооруженное ограбление…»

— Денис!

Стены палаты были достаточно тонкие, чтобы все стоявшие расслышали отчаянный крик Извольского. Черяга втянул голову в плечи и заспешил прочь.

Что— то грохнулось -кажется, капельница. Послышался звон бьющегося стекла, а потом — падение чего-то грузного, тяжелого. И — низкое, от боли, рычание.

Черяга кинулся обратно. Мент с автоматом, опередив его, первым влетел в палату. Извольский лежал на полу. Бог знает каким усилием воли парализованный человек вцепился пальцами в кровать и попытался поползти за Денисом — но усилия оказалось достаточно, чтобы свалиться на пол.

Извольский не мог шевельнуться, только пальцы скребли по плинтусу. Одеяло сползло прочь, открывая желтое грузное тело с рыжеватыми завитками в паху. Глаза Извольского медленно наполнялись слезами.

Денис кинулся к нему:

— Ты в порядке?

— Не уходи, — прошептал Сляб, — не уходи. Всех, кроме тебя, купят. Как Неклясова.

Это было жутко — видеть плачущего Извольского. Все равно что видеть плачущий грузовик. Они вдвоем с милиционером кое-как подняли Сляба и перевалили его на кровать. Лечащий врач уже бегал кругами и кричал что-то чрезвычайно для Дениса нелестное. Извольский велел врачу убираться.

— Не уходи, — повторил Сляб, — хочешь, отдам тебе Ирину?

Он был неисправим. Что, Ирина пакет акций, чтоб ее сливать из оффшорки в оффшорку?

— Хорошо, хорошо, я не уйду, — говорил Черяга, сидя на полу у подушки Сляба, — успокойся, пожалуйста, а? Тебе не надо волноваться…

Он ненавидел себя. Он был верный пес, который не мог уйти от хозяина. Хозяин был парализован, и у него было много псов, но будут ли они все такими верными?

Один из охранников, дежуривших при больнице, — не собровец и не сотрудник службы безопасности, а