подернутых занавеской окнах гостиной. Силуэты выламывались, кто-то распахнул окно, и порыв ветра донес до Черяги с Алешкиным взрыв пьяного смеха и перекрывающий его грохот музыки.

— Плохо, — сказал Алешкин, — набрались крепко.

— Чего же плохого? Хуже стрелять будут, если что.

— Плохо, потому что ничего не соображают. Пьяному и море по колено, и СОБР не противник. Еще пригрезится, что конкуренты наехали…

Двое во дворе шевельнулись, блеснул красный огонек папиросы.

— А эти не пьяные, — сказал Черяга.

— Да. Крутые ребята. И стоечка военная, не блатная.

В доме открылась дверь, и на морозец вышел среднего роста парень с плавными, чуть замедленными от попойки движениями, в распахнутой кожаной куртке, накинутой поверх тренировочного костюма. В руках у парня была узкая, видимо коньячная, бутылка. По фотографии, добытой Гордоном, Черяга узнал Александра Лосева.

Лось подошел к двоим во дворе, покровительственно похлопал крайнего по плечу. Бутылка перекочевала из рук в руки. Потом Лось достал из кармана что-то, кажется, деньги, и положил их в руку одного из собеседников. Жест ужасно напоминал тот, который Денис сам проделал полтора часа назад.

Послышалось урчанье мотора, и перед воротами дачи остановился длинный зализанный седан — сравнительно редкий для России «ниссан максима». Собровцы, выпотрошив один внедорожник, видимо решили не трогать вторую машину — новой информации они уже не могли получить.

Ворота раскрылись, «ниссан» въехал на грунтовую площадку рядом с вишневым «БМВ», и силуэт показавшегося из него человека, раз увидев, ни с кем спутать было невозможно. Денис толкнул командира СОБРа под локоть.

— Хочешь полюбоваться на парня, который вчера стрелку вертушке забил?

— Это вон тот шкафастый?

Черяга кивнул. Камаз, в шестидесяти метрах от него, ткнул Лося в грудь и что-то спросил. Лось засмеялся и хлопнул по плечу одного из своих собеседников. В круг света выбежала собака, крупная восточноевропейская овчарка. Завертела головой, принюхиваясь, но не залаяла. Черяга с Алешкиным были не слишком далеко, но дачка стояла с подветренной стороны.

— Чего это они внутрь не идут? — подозрительно спросил Алешкин.

Вася Демин и Сережа Митягин, бойцы отряда специального назначения «Уран», подчиненного УИН ГУВД города Москвы, курили у темно-вишневого роскошного «БМВ», стоявшего за железными воротами дачи.

Дачка была та еще: бетонный забор в три метра, камера над воротами, и тут же — деревянный караульный домик, по балкону которого деловито вышагивал парнишка в камуфляже и с автоматом.

Вася с Сережей находились на даче по самой что ни на есть законной причине: после возвращения из Чечни бойцы получили возможность подрабатывать в коммерческих структурах в свободное от работы время, и начальник отряда при посредничестве управления вневедомственной охраны заключил договора с несколькими фирмами. Последний договор был заключен буквально неделю назад. Согласно ему, бойцы должны были охранять офис некоего 000 «Симаргл», принадлежавшего бизнесмену Александру Лосеву. Правда, в самом 000 «Симаргл» Васе с Сережей побывать не довелось, вместо этого они постоянно сопровождали самого Лосева.

Лосев ездил часто и помногу, с дачи — в казино «Серенада», от «Серенады» в гостиницу «Лада», из гостиницы еще в кучу фирм и компаний, в основном расположенных на юго-западе Москвы. В фирмах и фирмочках Васю с Сережей принимали с почтением, в «Серенаде» крепкие ребята обнимали бизнесмена и кричали: «Лось приехал!», а на спецназовцев косились и откровенно скалили зубы.

Лось держал ребят на отдалении: выделил им «девятку» цвета «мокрый асфальт», на которой они приезжали утром на дачу и вечером отправлялись домой, и часто просил вылезти из машины, когда ему звонили.

Если первые пару дней ребята еще могли хитрить с собой, то спустя неделю притворяться было невозможно. Вася и Сережа ясно видели, что охраняют они никакого не бизнесмена, которому ставит крышу УИН, а самого настоящего крутого авторитета, из спортсменов, и сколько денег отвалили начальству за такую крышу — это ж страшно представить!

Вася с Сережей относились к происходящему по-разному. Васе было слегка противно и страшно, он был ментом, как и его отец и дядя, и он трижды участвовал в подавлении бунтов в колониях: бессмысленных, жестоких бунтов с захватом заложников, с пьяными плохо соображающими зэками, которые шли прямо на выстрелы и продолжали идти, когда очередь вырывала из их клифтов клочья полусгнившей ваты пополам с мясом и кровью.

Однажды молодой зэчара, смирно лежавший в грязи с руками на затылке, вскинулся, когда Вася наклонился его обыскать, и обеими руками глубоко всадил в живот Васе заточку. Зэка тут же разорвало на куски выстрелами, Вася рухнул рядом, судорожно зажимая живот, и две недели валялся между жизнью и смертью.

Ненависть к зэкам сидела в Васе очень глубоко, и хотя Александр Лосев на темно-вишневом «БМВ» ничем не напоминал сумасшедшего зэчару, Вася очень хорошо понимал, что если не сам Лосев, то его мелкая свита может с легкостью оказаться в местах не столь отдаленных. А между тем было ясно, что охрана — это только первый этап. Либо Лось не доверяет кому-то в своей бригаде, либо явно решил расшириться — а за чей счет, как не за счет нищих и великолепно обученных спецназовцев? Рано или поздно от Лося должно было поступить предложение, не входящее в рамки охраны. Отказаться — значило почти наверняка с треском вылететь из спецназа. Согласиться — значило заняться самой настоящей уголовщиной, такой, которая как раз и приводит за страшную колючую проволоку, где бритыми зэками в вытертых бушлатах помыкают менты, кумы и безжалостные люди с синими куполами, выколотыми на волосатой груди. Это Лось не попадет за решетку, отмажется. А он, Вася, — ментяра, его сдадут первым.

Сережа мыслил совершенно по-другому. Он пришел в отряд позже, колоний не видел, зато шесть месяцев провел в Чечне. Три или четыре раза он чудом оставался жив, однажды, ввалившись в горное село,