переговорах по инциденту с «Капитаном Елистратовым», а не обсуждение деталей этого дела с официальными лицами. А на решение российской стороны в деле «Капитана Елистратова» может повлиять целый комплекс факторов, реализация которых в равной степени зависит от обеих сторон. В частности, мне хотелось бы принести благодарность за спасение вашим эсминцем сил самообороны двоих российских граждан 22 июня этого года – то есть четыре дня назад.

– О, никаких благодарностей, герр Шергин! Это был наш человеческий долг, который мы с удовольствием выполнили. Итак, вы говорите, это может повлиять на дело о «Капитане Елистратове»? Как вам известно, это – злостный браконьер, неоднократно вторгавшийся в нашу экономическую зону без предварительного согласования. Наша страна хотела бы, чтобы в результате совместного разбирательства у нас возник бы обоюдный прецедент, позволяющий бескомпромиссно пресекать подобные нарушения.

– Стало быть, на катере Р-43-17 была только команда из двух человек?

– По крайней мере, так говорится в меморандуме Министерства иностранных дел моей страны, герр Шергин. Капитан с ампутированными ногами и матрос. Оба они проходят курс лечения за счёт нашего правительства в госпитале Хакодате, после чего смогут вернуться в Россию.

– А не можем ли мы с вами пофантазировать – только пофантазировать, упаси Господь, – что по возвращении во время собеседования в Федеральной службе безопасности выяснится, что на борту Р-43-17 было значительно больше людей?

Оноши расхохотался.

– Да что вы говорите? Неужели официальный документ правительства Японии будет значить для вас меньше россказней старого безногого моряка и его матроса? Вы знаете, что в Великобритании люди с пятилетним стажем мореплавания до сих пор не имеют права свидетельствовать в суде? Извините за невежливое обращение, герр Шергин, но, право слово, – очень смешно.

– Да я ведь так – фантазирую, – развёл руками Шергин. – Хотя… Фантазии государственных людей – вещь опасная, как мы оба знаем.

– Согласен, – Оноши кивнул. – Я бы даже сказал – обоюдоопасная. Так что вы думаете про этих людей, которые якобы могли находиться на борту терпящего бедствие катера? Смотрите, сколько сослагательных оборотов украсило эту мою фразу!

– Я мог бы предположить, что они покидали свою страну, не имея для этого достаточных оснований, – отчётливо проговорил Шергин.

– Боюсь, если бы они действительно так поступили, у них были на то по-настоящему веские основания.

– Основания в виде некоего документа, который является собственностью российского Правительства?

– Скажем так – мы ведь продолжаем ваши фантазии, не правда ли, герр Шергин, – у этих гипотетических людей мог оказаться на руках некий конверт. Или папка… Папка, сделанная из серебра, которая закрывается абсолютно герметично – я слышал, такие были приняты у многих держав для пересылки особо важных документов. На папке могло быть два адреса. И эти люди могли решить доставить послание адресату…

– У меня остался один вопрос. И одно предложение, прежде чем мы приступим к подготовке почвы под переговорами о «Капитане Елистратове»… Кстати, мы бы хотели увязать этот инцидент со случаем незаконной передачи партии груза камчатского краба с нашего судна «Усть-Илим» на ваш рефрижератор «Койо Мару»…

– Я не думаю, что вам это удастся, герр Шергин. Эпизод с «Капитаном Елистратовым» существует независимо от этого факта так называемой незаконной передачи груза. Но вы, кажется, хотели меня о чём- то спросить?

– Если бы эти люди на самом деле завладели посланием, о котором я сейчас изволю свободно фантазировать? Открыли бы они его, чтобы ознакомиться с его содержимым?

– Вас интересует серебряный конверт, господин Шергин? – прошелестел рядом голос старика, которого Марк Соломонович сначала принял за официанта или администратора. – Я могу успокоить вас прямо сейчас. До этой минуты никто не открывал этого конверта и не знает его точного содержания. Вы можете сами присутствовать при процессе его передачи. Прямо сейчас. Вот здесь. – И он махнул рукой, приглашая своего гостя за бумажный занавес.

Но Шергин не смотрел на ширму. Он глядел в лицо старика.

– Господи! Мотоджиро Акаси!

– Да, именно я. Здравствуйте, Шергин-сан. Вот уж никогда не думал, что доживу до того времени, когда увижу вас лично. Да и не представлял себе вас на наших островах… Ну, разве что кроме как помощником начальника отдела контрразведки Японской социалистической республики Хоккайдо, может быть. Вы же умный человек, никогда не искали первых мест на службе. А я ведь радуюсь, видя вас здесь, рядом со мной. Старые люди – мудрые люди, и они делают глупостей значительно меньше, чем молодые… И то, что ваше правительство не отказалось от услуг всех старых людей, кое о чём свидетельствует… Я – старый человек, и вы уже немолоды, так зачем нам тратить время на всякие фантазии? Премьер-министр находится здесь, в этом здании, и, по праву, я – старейший из ныне живущих сотрудников МИД – должен вручить ему ваш серебряный конверт. Церемония произойдёт в час Свиньи – шестнадцать часов по-вашему. Господин премьер разрешил вам, и только вам, присутствовать на церемонии. Собственно говоря, церемонии как таковой не будет, будет очень скромная встреча, учитывая весьма деликатный характер миссии… Оноши- сан, развлеките, пожалуйста, Шергин-сана – я пока переоденусь согласно уставу. Ведь я – уже пятнадцать лет – скромный деревенский старик, который живёт в бамбуковой хижине на горе Футаками…

Поражённый Шергин опустился на скамеечку.

Оноши был сосредоточенно-суров.

– Мотоджиро Акаси! Сколько же ему сейчас лет?

– Вы знаете, мы все удивляемся. Не меньше ста. Итак, что вы хотели сказать мне о незаконной передаче партии груза камчатского краба с «Усть-Илима» на «Койо Мару»?

– Мне бы хотелось знать, что? вы планируете сделать с нашими гражданами, которые оказались в результате… непредвиденных, так скажем, действий на вашей территории? Вы же понимаете, что они не могут просить у вас политического убежища – у них нет для этого абсолютно никаких оснований, а на одного из них в Российской Федерации заведено дело по обвинению в убийстве.

– По обвинению в убийстве? Вы знаете, герр Шергин, вы, европейцы, относительно недавно, ну, скажем, во времена вашей молодости, считали нас, жителей Азии, лицемерными и кровожадными ублюдками, готовыми на любые мерзости ради достижения отдалённых и не очень понятных целей. Но, вы уж извините, мне кажется – мы настоящие котята по сравнению с вами.

– Наверное, если вы имеете в виду меня, то я более семит, нежели европеец. А давайте-ка – в вашем присутствии – я предложу всей «четвёрке» вернуться в Россию? Под личные гарантии неприкосновенности, а?

– Ха! И вы, в вашем возрасте и с вашим жизненным опытом, считаете, что они вам поверят?

– Поверить-то они могут и не поверить. Но, по крайней мере, двое из них могут задуматься.

– Позвольте угадать…

– Да что там угадывать… Чего по-настоящему сейчас не хватает России – это отчаянных людей, способных постоять за себя в одиночку против всего мира.

– И вы всерьёз рассчитываете на их возвращение после того, как четыре недели пытались укокошить их всеми возможными способами? Если бы имели такую возможность, то и атомную бомбу сбросили бы?

– Не скрою, это решило бы обсуждаемую проблему. Тем более что девать эти бомбы всё равно некуда, и они лишены настоящих мишеней. Но поставим вопрос просто – вы дадите мне возможность с ними поговорить?

– Дать возможность вам разговаривать с ними – это де-факто признать у нас наличие этих людей. А ведь мы говорили о них с вами только в сослагательном наклонении. Но если вы сможете предложить им что-то более конкретное несколько позже, через два года, через год, я не исключаю, что смогу донести ваши предложения до их внимания. Собственно говоря, вам пора – на подъём на лифте в кабинет премьера у вас уйдёт полторы минуты, на коридор к Залу памяти – двадцать секунд, на караул и приветствия – ещё тридцать.