башкир, корейцев и армян была внутренним делом огромного Советского Союза, конгломерата из сотен многочисленных народов. Но здесь, возле колючей проволоки Янраная, охрана лагерного пункта в 1949 году расстреляла из пулемётов ламутский род Щербаковых, подошедший сюда вместе со своим стадом в расчёте на обмен нескольких десятков товарных оленей на муку, сахар, соль и патроны. Начальник лагерного пункта майор Павловский распорядился охране не допускать никого на территорию разведки стратегического сырья, необходимого для усиления оборонной мощи непобедимого Советского Союза. И когда мартовским утром часовой, туркмен Ильгиз Бикмухамметов, обнаружил с наружной стороны «колючки» подошедший аргиш, то не сомневался ни секунды. Тишину, нарушаемую лишь хорканьем оленей и скрипом полозьев нарт, разорвали пулемётные очереди. Через пятнадцать минут род Щербаковых, включавший одиннадцать детей, семнадцать женщин и девять мужчин, прекратил своё существование, сметённый огнём с четырёх вышек по периметру лагеря. Вместе с ними на снегу остались лежать четыреста семьдесят два оленя и четырнадцать собак. Все остальные ламутские роды не забудут этой бойни, пока существует их племя. И сегодня, уводя под Янранай своих и наших врагов, Егор Тяньги доказывал, что пока будет жив хоть один ламут, он будет продолжать мстить бездушному государственному монстру, как бы тот ни назывался.

Строения лагпункта были сложены из плоских плит дикого камня, промазанных когда-то мхом и землёй. Дерево здесь экономили, поэтому крышу создавали рельсы, близко уложенные друг к другу, также перекрытые пластинами сланца. Покосившиеся столбы, обвитые проржавевшей колючей проволокой, торчали, как пьяные, из каменной, заросшей лишайником, пустыни. Полузавалившиеся вышки также были построены из рельсов, связанных между собой толстым стальным тросом. Только площадки наверху были деревянными, и доски на них частично обвалились и торчали вниз, как руки погибших от голода мертвецов. Мы прошли по днищу ручья, мимо каменной россыпи, в которой хоронили умерших от холода, истощения и непосильной работы заключённых. Мёртвые тела из экономии просто сбрасывали в промежутки между камнями и сверху заваливали другими скальными обломками, которые скатывали со склона. Но каменистые осыпи – курумы – живут своей, малопонятной даже геологам, жизнью. Каждый год камни в осыпи перемещаются по своим каменным законам, и останки сотен людей, по этим же правилам поведения камней в осыпи, медленно осыпались вниз, скапливаясь у ручья. В итоге, сегодня, через шестьдесят лет после того, как лагпункт прекратил своё существование, на дне распадка образовался вал человеческих останков, которые смутно белели между серыми и осклизлыми боками валунов. Никакой Кафка, Оруэлл или Говард в самых страшных фантазиях не выдумывал такого места[12].

Мы поднялись наверх, туда, где посреди плоскогорья поблёскивало небольшое озеро. Да, оно, вместе с руинами, указывавшими на хоть какие-то признаки цивилизации, должно было притягивать заплутавших в пространстве человечишек.

«Здесь всё и произойдёт», – подумал я.

Наступал пятый день с момента нашего вылета из Орхояна – четвёртый день скитаний по пустошам и предгорьям Хребта в компании ламутских пастухов. Нас преследовал неизвестный и, похоже, совершенно безжалостный враг, и, несмотря на то, что Зим то и дело говорил о факторе усталости, мошках, комарах и болотах, мне эти враги представлялись чем-то вроде неутомимых боевых роботов, терминаторов, рвущихся по нашим следам.

– Давай, Витя. – После короткого последнего совещания Егор и пастухи исчезли в зарослях стланика, а мы с Зимом остались возле круглого, спрятанного в чаше на поверхности морены, озерка. По плану Зима и Егора Тяньги, наш костёр горел на противоположном, обращённом к долине Слепагая склоне котловины – так, чтобы его зарево выбивалось из-за гребня, но самого огня при этом не было видно. Так же, как и тех, кто сидит возле него. – Разводи костёр. Ни в чём себе не отказывай. Сегодня костёр должен быть яркий и дымный. Он должен притягивать к себе внимание наших гостей.

– А где остальные пастушата?

– «Ведут» солдат по тундре, не давая им сбиться со следа, – усмехнулся Зим. – Каждый из них способен двигаться в два с половиной раза быстрее, чем откормленный колбасой и салом десантник Псковской дивизии. Или откуда они там… Парнишки вообще-то с презрением к ним относятся. По сути, они играют с ними, как молодые волки из Сионийской стаи – с охотником Балдео.

– Думаешь, всё кончится сегодня и здесь?

– Искренне надеюсь, что нет. Всё может кончиться только со смертью, а я не намерен помирать сегодня на этом увале. Не знаю когда – но не сегодня. Солнце уже село, а я не слышал Банши и не встретил Махи Морриган. Сегодня здесь умрут другие. Есть такой принцип в этих местах – «умри ты сегодня, а я – завтра». Впрочем, мне и завтра помирать неохота.

Становилось прохладно. Небо совершенно очистилось от малейших признаков тумана и приобрело цвета остывающей стали: серо-фиолетовое, постепенно переходящее в оранжевую светящуюся полосу над горизонтом. Скальные зубцы, росшие по краям Янраная, вырисовывались на её фоне, словно вырезанные из чёрной бумаги фантастические силуэты. Раздался тихий, но совсем немелодичный звон. Так остывала натянутая на столбы из рельсов полусгнившая колючая проволока.

– Слушай, Зим, а можно глупый вопрос? Почему ты поселился именно здесь, в Орхояне?

– Ну, видишь, Виктор… Всё было примерно, как у всех. С детства родители, учителя твердили, что мне нужно служить стране. Что я по уши в долгах перед ней и перед всем прогрессивным человечеством. Я много работал, и для страны в том числе. Я писал статьи, изучал экономику, получил второе образование… Бился лбом в стены, потом началось… Ну, то, что началось. Девяносто первый год, и всё, что за ним последовало. Я стал политтехнологом, пробивал всяких депутатов и губернаторов. И в какой-то момент понял, что уж кому-кому, а своему государству я не нужен точно. Меня буквально закусило от безумной лжи, которая так и лезла из всех щелей на всех уровнях. Часть этой лжи я тоже насаждал, и, кстати, делал это довольно успешно. Нет, не думай, что я типа ушёл в затвор во искупление за грехи. Я не верю ни во что – и в искупление и грехи тоже. Я же журналист, а любые священные писания диктовал Бог, а записывали журналисты. И со времён пророков журналист знает – как вещи назовёшь, такими они и будут. Я просто оглядел страну, которой я не был нужен, и постарался найти место, где я был бы нужен чуть более, чем в других местах. Вот так возник Орхоян.

В кустах кашлянула кедровка.

– Внимание, – приподнялся Зим. – Помни: ты пьёшь чай. Я сплю. Всё внимание на огонь. Они уже в полукилометре. Всё идёт по плану. Сейчас я уйду, и ты снова услышишь кедровку – значит, я занял позицию. После этого ты ждёшь птицу последний раз и потом, – Зим пододвинул ко мне маленький тундровый чайник, – выливаешь его в огонь и падаешь назад. Если через минуту ты окажешься жив, значит, всё прошло как надо.

В серой сумеречной дымке, которая окутывала подножие Хребта, солдаты проявились как восточные призраки – гули, преследующие добычу. Они прямо на ходу переформировались в боевое построение – трое сконцентрированной группой посередине и по двое по бокам, на значительном удалении, образуя «крылья» и охранение. Судя по всему, встреча с медведем не прошла для них даром, и они старались держаться как можно плотнее друг к другу. Сейчас им предстояло сделать выбор – пересечь заросший густым кедровым стлаником овраг или обойти его поверху, прямо через проволочное ограждение бывшего лагеря. В принципе, нас устраивало и то и другое развитие событий – продравшись через кусты, бойцы неизбежно на несколько минут утратят бдительность, а наверху их ждала мешанина из крупных камней, через которую вела едва заметная медвежья дорога, которую им, конечно же, не найти в потёмках.

Старший группы надвинул на глаза очки ночного видения, изучая рельеф. Я наблюдал за ним с расстояния в двести пятьдесят метров с помощью светосильного семикратного бинокля. Солдат (хотя, скорее всего, он был именно офицером) выглядел, как башенный механизм танка – широкий в плечах, практически без шеи, с непонятными приспособлениями на месте глаз – настоящий battle-tech, боевая машина, просчитывающая варианты. И я в который раз пожалел о том, что пастушата будут бить в них метров с пяти. Любой промах на таком расстоянии влёк за собой угрозу рукопашного боя – а моим ламутам в поединке с откормленным на харчи всей страны чудовищем ничего не светило. Да и мне тоже. Значит, всё решит огонь.

Со стороны бараков раздался гулкий металлический удар. Солдаты, как по команде, поглядели в ту