заболоченные и заросшие невысоким ёрником участки. Ёрник этот был странным вариантом берёзы, невысокой и жёсткой, будто стальная проволока.
В нашей, народной, систематике она делилась на две разновидности: низенькая – «яйцерез»; и высокая – «мордохлыст».
Учитывая, что погода стояла яркая и солнечная, шёл массовый выплод комара, а над марями стояла душная пелена растворённой в атмосфере влаги, движение по тундре, в сапогах и тёплой одежде, с моей точки зрения, было совершенно адской работой.
Пастушата же «работали» с боевиками в две смены, когда одна пара изображала беспорядочно болтающихся в пространстве нас с Виктором, вторая находилась чуть-чуть в стороне и следовала за ними под прикрытием кустов, – так молодые волки стаи «ведут» одиночного оленя до места засады «стариков».
Только на этот раз в этом конвое был не олень, а матёрый медведь, и, перед тем как направить в засаду, его требовалось хорошенько измотать.
Итак, Егор разбудил меня посреди яркого и солнечного утра. В кустах ниже нас, в долинке небольшого ручья пели пеночки, лёгкий ветерок сдувал комара, и казалось, что в такое замечательное утро никакие неприятности в жизни решительно невозможны.
– Можешь на своих парней поглядеть, – вполголоса произнёс Егор. – Они сейчас недалеко, им хороший подарок приготовили…
Я, вместе с Егором, вылез на гребень морены. Внизу открывался типичный ландшафт приохотских предгорий – серо-зелёная пупыристая от кочек безлесная равнина с разбросанными по ней гривами карликовой берёзки и тёмно-зелёными куртинами кедрового стланика. Если кого и было хорошо заметно, так это ламутов, одетых в наши шмотки. Они шли наискось, удаляясь от того места, где мы находились, и были где-то в километре. Видимо, ребята делали вид, что пытаются уйти по сухому склону в горы, для того чтобы преследователи начали упреждающий манёвр по их перехвату, поднявшись наверх, – а затем снова, по закустаренной долине, уйти вниз на тундру, «потерявшись» при этом из виду на пару часов.
Было это, конечно, форменным издевательством, но по сути – абсолютно выигрышной стратегией. Боевая группа была окружена, как подводная лодка стаей дельфинов, и могла следить лишь за одним направлением – в то время как преследователи окружали её со всех сторон и тщательно следили, чтобы ни одно из её движений не выходило из-под контроля. Конечно, подводная лодка сама по себе неизмеримо сильнее и одного дельфина, и всех их в совокупности, – но вот на? тебе, в любом случае, является творением разума, чуждого окружающей её среде. В конце концов, у подлодки кончается топливо, а у дельфинов – нет…
Дополнительные сложности бойцам доставляло то обстоятельство, что они должны были двигаться по возможности скрытно от своих, как они полагали, жертв. Здесь вступала в силу дилемма. По лесотундре можно перемещаться или скрытно, или быстро; и командир отряда выбрал для себя второе. Ему ещё пока казалось, что застать своих жертв у ночного костра ему не удалось по каким-то непредсказуемым причинам – кто-то из нас взбрыкнул и потребовал идти дальше прямо посреди ночи, так и проскользнули между пальцев.
Согласно всем прописям всех спецназов и не-спецназов мира, он был прав – проще скрытно проследить за жертвами до их будущего ночлега, а там взять их в сумерках возле костра, тёпленьких. Как оно там пишется в приключенческих ро?манах про батальонную разведку – между двумя и пятью часами ночи, так?
Словом, бойцы двигались друг за другом в довольно густых зарослях кедрового стланика, так что я даже не мог сосчитать толком их всех. Приходилось верить Егору на слово, что было их десять, двое остались возле разрушенного вертолёта, а восемь ведут преследование. Причём передвигались эти люди настолько скрытно, что я только укрепился в своём мнении – нет, не с простым противником нам довелось встретиться в предгорьях Хребта во время самой идиотской авантюры, в какой я только участвовал в жизни! И сравнение их с боевой субмариной было совсем не надумано – эта группа вела себя, словно единый организм, а это даётся только длительной сыгранностью, совместными тренировками или учениями, превращающими группу случайных личностей в команду, боевой отряд.
А через пять минут я подумал, что и подводная лодка может повстречать в морской пучине своего кашалота, Кракена или Левиафана.
Скоро наши преследователи должны были выйти из зарослей и подняться на невысокий гребень отрога Хребта. Сделать это они могли совершенно безбоязненно. Отрог надёжно закрывал их от своих жертв, и они могли беспрепятственно набрать высоту – так, чтобы отрезать несчастных беглецов от горных ущелий и выхода на морской берег, куда те, по мнению боевиков, похоже, устремились.
Но на гребне хребта что-то зашевелилось. И я, сквозь хрустальные линзы своего Swarovski увидал, как один из крупных и тёмных камней на его склоне зашевелился и замер. И тут же рядом зашевелился другой, медленно спускаясь вниз, по такой пологой траектории, по какой никогда бы не сдвинулся ни один камень.
И я понял, на что приглашал меня посмотреть Егор – прямо на пути боевого отряда на совершенно открытом месте паслись два медведя.
Взглядом профессионального охотника-проводника я попытался оценить их размеры, а это было довольно трудно, на безлесном склоне не было ничего, кроме камней, по которым было трудно угадать масштаб стоящих на четвереньках животных. Но через три секунды я определил, что один из зверей примерно вдвое крупнее другого, а ещё через десять – понял, что это самец и самка, гонная пара.
И я тут же закрутил объективами бинокля по сторонам, выискивая тех наших ребят, которые двигались недалеко от боевиков с тем, чтобы держать их действия под более плотным контролем.
Наблюдавший всё действие с самого начала Егор попросту ткнул мне пальцем в куртину стланика, располагавшуюся чуть в стороне, между боевой группой и медведями.
Бойцы вышли из кустов совершенно бесшумно – так выкатывается ощущающий тревогу медведь, с ощущением собственной мощи, но без малейшего шороха, и я не мог не подумать, что в целом не ошибся. Они выдерживали строй боевого патруля очень недолго, а потом, в чужих и непривычных условиях, начали передвигаться плотной группой. Если Егор и я были правы, то сейчас они должны были за это поплатиться.
А боевики неумолимо приближались к ничего не подозревающим и пасущимся медведям, и скоро уже должны были сами их увидать. Пока им не давал этого сделать изгиб склона, но я прикинул, что они обнаружат пасущихся зверей метрах в ста пятидесяти, а может – двухстах.
Всё действие происходило на расстоянии около восьмисот метров от нашей позиции, и я только потом узнал, что Илья, учитывая ветер и общее раздражённое состояние большого медведя-самца, выстрелил ему из своей малокалиберной винтовки точно выше лопатки, так, чтобы пуля застряла в «горбе» зверя, не причинив ему значительного вреда.
На первый взгляд Илье не стоило стрелять пусть даже и из такого малошумного оружия, как малокалиберная винтовка с длинным стволом (а в руках у него была спортивная ТОЗ-8, украденная или списанная из какого-то тира в годы крушения Советской власти) в нескольких сотнях метров от превосходно экипированного и, судя по всему, абсолютно безжалостного противника. Но на практике дело обстояло не совсем так. Выстрел из малокалиберного оружия вообще слышен слабо, особенно если он раздаётся выше по склону в паре сотен метров. Инстинктивная реакция любого человека на одиночный выстрел – это остановиться в ожидании следующего и прислушаться, прежде чем начать какие-то действия. Но, как справедливо рассудил Илья, времени на последующие разбирательства у боевиков не будет.
Медведь рявкнул, изогнулся, попытавшись укусить себя за плечо, в которое ударила пуля, и увидал поднимающуюся к нему тёмную массу.
Бурый медведь вообще видит из рук вон плохо, но в период размножения он невероятно раздражён и склонен к неспровоцированной агрессии. Во всех мало-мальски заметных живых существах ему мерещатся злые силы, норовящие отбить у него подругу и использовать её по назначению в своих целях. И, будучи обижен и укушен невесть откуда прилетевшим болезненным насекомым, он ринулся на поднимающуюся к нему группу людей.
Находясь выше по склону, медведь, в любом случае, был расположен выгоднее отряда наших преследователей. Чисто исходя из законов ньютоновой физики. Но в его пользу сработало и ещё несколько
