— Управляет или владеет и управляет?

Патта даже не пытался скрыть раздражение.

— Он уважаемый человек, и он потратил огромную сумму денег на реставрацию этого палаццо. Этот человек — достояние нашего города, и полагаю, мы обязаны проследить, чтобы, пока синьор Вискарди находится здесь, ему была обеспечена безопасность.

— Ему и его собственности, — добавил Брунетти.

— Да, и его собственности, — повторил Патта его слова, но совсем другим тоном. — Я бы хотел, комиссар, чтобы вы занялись расследованием, и надеюсь, что с синьором Вискарди будут обращаться с надлежащим уважением.

— Разумеется, синьор. — Брунетти встал, собираясь уходить. — Вы знаете, какими именно фабриками он управляет, синьор?

— Кажется, там производят оружие.

— Благодарю вас, синьор.

— И я хочу, чтобы вы больше не беспокоили американцев, Брунетти. Ясно?

— Да, синьор.

Конечно, ясно, но неясно, почему?

— Хорошо, тогда приступайте. Я хочу, чтобы с этим разобрались как можно быстрее.

Брунетти улыбнулся и вышел из кабинета Патты, размышляя о том, за какие нити здесь потянули и кто потянул. Насчет Вискарди выяснить все очень просто: оружие, достаточно денег, чтобы купить и реставрировать палаццо на Большом Канале, — смешанным запахом денег и власти несло от каждой фразы Патты. Что же до американцев, здесь труднее понять, откуда исходят запахи, однако это не делало их менее ощутимыми. Но было ясно, Патте сообщили: смерть американца следует рассматривать как неудачное ограбление, и точка. Но кто грабитель?

Вместо того чтобы пойти в свой кабинет, он спустился вниз и вошел в главный офис. Вьянелло вернулся из больницы и сидел за своим столом, откинувшись на спинку стула, прижав к уху телефонную трубку. Увидев входящего Брунетти, он прервал разговор.

— Да, синьор? — спросил он.

Брунетти прислонился к краю стола.

— Этот Вискарди, как он вам показался, когда вы с ним разговаривали?

— Расстроенным. Он всю ночь пробыл в общей палате, ему удалось добиться, чтобы его перевели в одноместную…

— Как ему это удалось? — прервал Брунетти.

Вьянелло пожал плечами. Казино — не единственное общественное учреждение в городе, над дверями которого было написано: «Non Nobis». Надпись на больнице, хотя и видимая только богатым, была не менее реальна.

— Наверное, он кого-то там знает или знает, кому позвонить. Люди вроде него всегда это знают. — Судя по тону Вьянелло, не похоже было, чтобы Вискарди вызвал у него симпатию.

— Что он за человек? — спросил Брунетти.

Вьянелло улыбнулся, потом скривился:

— Ну как вам сказать, типичный миланец. Не выговорил бы букву «р», даже если бы у него рот был ими набит, — сказал он, опуская все «р» в своем предложении, в точности имитируя аффектированную речь миланцев, столь популярную среди большинства политиков-arrivisto[25] и комических актеров, обожающих их передразнивать. — Он начал с объяснения того, какую ценность представляют эти картины, чем он, по-моему, хотел показать, какую ценность представляет он сам. Потом пожаловался на то, что провел ночь в общей палате. Наверное, опасался, как бы ему не подхватить какую-нибудь болезнь низших классов.

— Он дал вам описания грабителей?

— Он сказал, что один из них был очень высокий, выше, чем я. — Вьянелло отличался очень большим ростом. — А у другого была борода.

— Так сколько же их было, двое или трое?

— Он не уверен. Они его схватили, когда он вошел в дом, и он так удивился, что не заметил или не запомнил.

— Сильно он избит?

— Не настолько, чтобы требовать отдельной палаты, — ответил Вьянелло, даже не пытаясь скрыть свое неодобрение.

— А нельзя ли поточнее? — с улыбкой спросил Брунетти.

Вьянелло не обиделся и ответил:

— У него подбит глаз. Кто-то действительно звезданул ему в это самое место. У него разбита губа, синяки на руках.

— И все?

— Да, синьор.

— Согласен с вами; вряд ли такие ранения требуют отдельной палаты. И вообще больницы.

Вьянелло мгновенно прореагировал на интонацию Брунетти:

— Я верно угадываю вашу мысль, синьор?

— Вице-квесторе Патта знает, что представляют собой три пропавшие картины. Когда был сделан вызов?

— Сразу же после полуночи, синьор.

Брунетти посмотрел на часы:

— Двенадцать часов. Картины принадлежат кисти Гварди, Моне и Гогена.

— Простите, синьор, в таких вещах я не разбираюсь. Что, эти имена означают деньги?

Брунетти кивнул особенно утвердительно.

— Росси сказал, что дом был застрахован. Откуда он это узнал?

— Агент позвонил нам примерно в десять и спросил, можно ли пойти осмотреть палаццо.

Вьянелло вынул из стола пачку сигарет и закурил.

— Росси сказал, что эта бельгийская парочка уверена, что там был Руффоло. — Брунетти кивнул. — Руффоло ведь совсем коротышка, да, синьор? Он совсем не высокий. — Он выпустил тонкую струю дыма, потом отогнал ее рукой.

— И уж разумеется, он не отрастил бороду, когда сидел в тюрьме, — заметил Брунетти.

— Значит, ни один из тех, кого якобы видел Вискарди, не мог быть Руффоло, да, синьор?

— Вот в этом-то и дело, — сказал Брунетти. — Я попросил Росси пойти в больницу и спросить у Вискарди, опознает ли он Руффоло по фотографии.

— Наверное, нет, — лаконично заметил Вьянелло.

Брунетти оттолкнулся от стола:

— Пожалуй, пойду и сделаю несколько звонков. Прошу прощения.

— Ну что вы, синьор, — сказал Вьянелло, а потом добавил: — Ноль два. — Это был код Милана.

У себя в кабинете Брунетти вынул из стола блокнот на спирали и принялся листать его. Многие годы он обещал себе, и даже поклялся, что все имена и номера в этой книжке он обязательно приведет хоть в какой-то порядок. Каждый раз, вот как сейчас, он снова давал себе эту клятву, когда ему нужно было выудить из нее номер, по которому он не звонил много месяцев. В некотором смысле листать эту книжку было все равно что проходить по музею, в котором висит множество знакомых картин, и каждая из них, вызвав вспышку воспоминаний, останавливала его, прежде чем он снова принимался искать нужный номер. Наконец он нашел его — домашний телефон Риккардо Фоско, редактора отдела финансов одного из крупных еженедельников.

До последних лет Фоско был звездой этого журнала, который выкапывал финансовые скандалы в