— Не знаю, Гвидо. Он никогда со мной не разговаривает, ни о школе, ни о своих друзьях, ни о том, что он делает. Ты был таким же в его возрасте?

Он вспомнил себя в шестнадцать лет, вспомнил, каково это.

— Не помню. Наверное, да. Но потом я обнаружил, что на свете есть девушки, и забыл о том, что нужно злиться и чувствовать себя потерянным и все такое. Мне только хотелось им нравиться. Это было единственно важным для меня.

— А их было много? — спросила она.

Он пожал плечами.

— И ты им нравился?

Он усмехнулся.

— А, да ну тебя, Гвидо, пойди и займись чем-нибудь. Посмотри телевизор.

— Я ненавижу телевизор.

— Тогда помоги мне вымыть посуду.

— Я люблю телевизор.

— Гвидо, — повторила она, не то чтобы раздраженно, но почти, — ну-ка, вставай и не морочь мне голову.

Тут оба они услышали звук ключа, поворачивающегося в замке. Это была Кьяра, с силой распахнувшая дверь и отшвырнувшая школьную сумку. Она прошла из прихожей на кухню, поцеловала родителей и стала рядом с Брунетти, обняв отца за плечи.

— Есть что поесть, мама? — спросила она.

— А разве мама Луизы тебя не угостила?

— Угостила, но это было так давно. Я умираю с голоду.

Обхватив дочку за плечи, Брунетти усадил ее к себе на колени и рыкнул грозным голосом полицейского:

— Ага, попалась. Признавайся. Куда ты спрятала угощение?

— Ну, папа, перестань, — пискнула она, корчась от восторга. — Взяла и съела. А потом опять проголодалась. А с тобой так не бывает?

— Твой отец, Кьяра, обычно выдерживает без еды по меньшей мере час. — Потом Паола спросила уже более добрым голосом: — Фруктов? Сэндвич?

— А если и то, и другое? — попросила девочка.

Когда Кьяра съела сэндвич — большой кусок хлеба с ветчиной, помидором и майонезом, а потом умяла пару яблок, настало время всем идти спать. Раффаэле вернулся к половине двенадцатого, и Брунетти услышал, проснувшись, как открылась и закрылась дверь, услышал шаги сына в коридоре. После чего провалился в глубокий сон.

Как правило, по субботам Брунетти не ходил в квестуру, но в это утро пошел, больше из любопытства — чтобы посмотреть, кто еще там появился. Спешить на работу было не надо, и он неторопливо прошел по кампо Сан-Лука и выпил каппучино у Розы Сальва, в том баре, где, по утверждению Паолы, варили самый лучший кофе в городе.

Потом направился к квестуре, держась параллельно Сан-Марко, но избегая самой площади. Добравшись до работы, он поднялся на второй этаж, где и нашел Росси, разговаривающего с Риверре, полицейским, который, как полагал Брунетти, был на бюллетене. Когда он вошел, Росси взмахом руки подозвал его к своему столу.

— Хорошо, что вы пришли, синьор. У нас есть кое-что новенькое.

— Что именно?

— Взлом. На Большом Канале. Палаццо, которое только что отреставрировали, рядом с Сан-Стае.

— Которое принадлежит тому миланцу?

— Да, синьор. Он пришел туда вчера вечером и застал на месте двух человек, а может, и трех, он не знает в точности.

— И что дальше?

— Вьянелло сейчас в больнице, беседует с ним. Все, что знаю, я услышал от тех, кто выехал по вызову и отвез его в больницу.

— И что они говорят?

— Миланец попытался убежать, но его схватили и сильно избили. Его пришлось отправить в больницу, но с ним ничего особенного. Просто синяки и ушибы.

— А те трое? Или двое?

— Никаких следов. Люди, которые выехали по вызову, вернулись туда после больницы. А грабители, похоже, сбежали, прихватив парочку картин и кое-что из драгоценностей его жены.

— Описание преступников имеется?

— Хозяин видел их не отчетливо, мало что мог сказать, разве только что один из них был очень высокий, а у другого, как ему показалось, была борода. Но, — добавил Росси, поднимая взгляд и улыбаясь, — на берегу канала сидела парочка юных туристов, и они видели, как из палаццо вышли трое. Один из взломщиков нес чемодан. Эти юнцы были еще там, когда прибыли наши люди, и они дали описание. — Он помолчал и улыбнулся, словно был уверен, что Брунетти страшно понравится то, что он сейчас скажет. — Один из них похож на Руффоло.

Брунетти отреагировал мгновенно:

— Я думал, он в тюрьме.

— Был в тюрьме, синьор, но уже две недели как на воле.

— Вы показали ребятам фотографии?

— Да, синьор. И они считают, что это он. Они заметили большие уши.

— А что хозяин палаццо? Ему вы показывали фото?

— Нет еще, синьор. Я только что вернулся после разговора с этой бельгийской парочкой. Сдается мне, это Руффоло.

— А что двое других? Описания бельгийской парочки похожи на описания хозяина?

— Ну знаете, синьор, было же темно, и они не очень-то обратили внимание.

— Но?

— Но они совершенно уверены, что ни у кого из них не было бороды.

Брунетти немного поразмышлял, а потом спросил Росси:

— Сходите в больницу с фотографиями и спросите, узнает ли он его. Он в состоянии разговаривать, этот миланец?

— О да, синьор, он в порядке. Несколько синяков, подбитый глаз, но все в порядке. В доме все застраховано.

Почему это всегда кажется, что преступление становится не таким серьезным, если все застраховано?

— Если пострадавший опознает Руффоло, сообщите мне, тогда я схожу к его матери и выясню, где он сейчас.

Услышав это, Росси фыркнул.

— Знаю, знаю. Она наврет и самому Папе, если это поможет ее маленькому Пеппино. Но разве можно ее в этом винить? Это ее единственный сын. И потом, мне самому хотелось еще раз взглянуть на эту старую бой-бабу. С тех пор как я последний раз арестовывал его, я видел ее всего раз или два.

— Она ведь попыталась тогда пырнуть вас ножницами, синьор? — спросил Росси.

— Ну, на самом деле она не очень-то старалась, и там был Пеппино, который ее остановил. — Брунетти, не скрываясь, усмехнулся, вспомнив об этом, явно самом нелепом случае за время его службы. — К тому же это были всего лишь фестонные ножницы.

— Она крепкий орешек, эта синьора Кончетта.