Дмитрий некоторое время ехал молча, потом спросил:

— Чего не ругаешь-то, Минь?

— За что?

— За то, что с незаряженными самострелами десяток в неподходящее время оставил. Если бы стражники на нас кинулись…

— Во-первых, не кинулись бы. Они не воины, умеют только с беззащитными холопами или смердами справляться. Привыкли к безнаказанности, обнаглели. Такие, если силу чувствуют, сразу труса праздновать начинают. Во-вторых, ты заметил, что тот, кто ими командовал, отдельно от других убегал? Отдал нам на расстрел остальных, чтобы самому смыться! Разве это воины? В-третьих, чего тебя ругать? Ты и сам все понял — наша сила не только в расстоянии и движении, но и в том, чтобы правильно время для выстрела выбрать, и в том, чтобы иметь запас стрелков с заряженными самострелами. То есть не стрелять всем сразу, а пятерками или десятками. Давай-ка знаешь что сделаем? Выбери в каждой пятерке лучшего стрелка — его выстрел должен быть первым. Или в того, кто командует, или в того, кто ближе всех к нам приблизился, или в самого опасного на вид… ну понял, я думаю?

— Угу, — Дмитрий кивнул, — учить надо будет правильно цель выбирать.

— Верно! — подтвердил Мишка. — И не только их, а и урядников, чтобы умели цель стрелкам указать. Еще двоих из пятерки назначим добивающими — мало ли, первый промахнется или важных целей будет несколько. А остальные двое — прикрытие, пока первая тройка самострелы не зарядит, они их должны прикрывать и стрелять только в случае опасности или тогда, когда первые трое уже будут болты накладывать. В общем, надо отрабатывать совместные действия в пятерке и в десятке.

— Так мы это уже делали, когда в учебной усадьбе занимались!

— Делали, да не совсем то! Там один или двое перебегают, а остальные прикрывают, не было постоянного разделения на первого стрелка, добивающих и прикрывающих. Наставники, кстати сказать, этого не знают. Так, глядишь, своим умом дойдем до того, что им нас учить нечему станет.

Дмитрий согласно кивнул, но заговорил о другом:

— Ребята полегли… четверо.

— Ничего зря не бывает! — повторил Мишка дедов афоризм. — Их кровь — плата за науку. Вот если бы мы нужных выводов не сделали, тогда вышло бы, что они погибли зря. А если мы с тобой поняли причины, да еще другим объясним…

— Угу… — Дмитрий немного помолчал, потом продолжил: — Все равно неладно получилось: три десятка из полусотни без дела болтались, а на остальные два вся тягота легла. Еще повезло, что те разом в одну сторону не кинулись, — затоптали бы. — Дмитрий еще помолчал, как бы ожидая Мишкиных комментариев, а потом с неожиданной злостью выпалил: — А наставники нас, получается, бросили! Алексей-то обещал: «Любого на копья взденем!», а как до дела дошло…

Мишка молчал. Не потому, что Дмитрий был неправ — вчера он сам почти то же самое высказал Алексею, а потому, что совершенно неожиданно ему в голову пришла мысль: «Так все и было!»

«Мать наверняка описала Алексею «проблему Первака», и тот нашел выход: в сущности четыре десятка из пяти оказались в районе ворот, а на задах, куда, по логике вещей, должны были ломануться беглецы, оказался только один десяток — Первака. Если бы двадцать с лишним журавлевских бугаев бросились к воротам, их встретили бы сорок самострелов — почти по два выстрела на стражника, а если бы все они устремились на зады хутора, что при неожиданном нападении со стороны ворот было вполне естественным, им противостояли бы только десять мальчишек, причем не факт, что у всех были бы в готовности самострелы. План Алексея обрекал десяток Первака на уничтожение! Пожелание матери: «в первом же бою» — исполнилось бы не только в отношении Первака, но и в отношении Вторуши.

Ребят спасла только низкая боеспособность журавлевских стражников — Алексей переоценил противника. Ну Алексей Дмитрич, ты и тип — дама сердца, любовь юности, только пальчиком на сыновей Листвяны указала, и ты уже готов замесить вместе с ними еще восемь ни в чем не повинных мальчишек! Блин, но не объяснять же это Дмитрию!»

— Мы, Мить, вот что сделаем, когда вернемся на базу: изготовим макет хутора, соберем урядников и проиграем разные способы наших действий — выясним, можно ли было сделать дело лучше. Надо же нам тактику стрелков разрабатывать, никто вместо нас этого…

Договорить Мишка не успел — спереди передали приказ: «Старшину и урядников к наставнику Алексею».

Выступить в роли спасителей-благодетелей Младшей страже не удалось — караульная служба у христиан-подпольщиков была налажена как следует, и предупреждение о приближении отряда всадников они, надо понимать, получили вовремя. О том, что собрание христианской общины все же имело место, свидетельствовала трава на полянке, притоптанная несколькими десятками пар ног, да небольшой потек воска в подтесанной топором развилке дерева, куда, по всей видимости, ставили икону и свечи. След с поляны уводил к реке, и догонять христиан, похоже, было бесполезно — скорее всего, их у берега ждали лодки.

Однако Стерв не был бы Стервом, если бы не добился хоть какого-то успеха: одного из дозорных, охранявших собравшуюся на молебен общину, охотник все-таки сумел захватить. Когда Мишка подъехал, Стерв как раз тряс связанного парня лет шестнадцати за грудки, пытаясь, кажется, выяснить: ждали ли христиан-подпольщиков лодки, или те ушли сухим путем? Тряс, по всему было видно, совершенно бесполезно — пленник, гармонично сочетая в себе черты арестованного подпольщика и христианского мученика, хранил на лице выражение «умру, но не покорюсь».

Алексей, с самого начала бывший против траты времени на тайную христианскую общину — мол, стражу побили, никто их теперь не тронет, — держался поодаль и демонстративно смотрел в сторону, не обращая внимания на безуспешные попытки Стерва разговорить пленника. Мишке пришлось брать руководство на себя. Подъехав вплотную, он набрал в грудь воздуха и гаркнул, имитируя дедовы командные интонации:

— Отставить! — Стерв мгновенно отпустил пленника. — Развязать!

Эта команда тоже была выполнена беспрекословно, Стерв даже поддержал пленного, который от неожиданности чуть не упал. Мишка спешился, снял шлем и, перекрестившись, нараспев произнес:

— Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас.

Ответного «аминь» и крестного знамения Мишка не дождался — пленник смотрел на него со смесью удивления и недоверия. Мишка, не смущаясь молчанием собеседника, выпростал из-под одежды нательный крест и, слегка склонив голову в знак приветствия, продолжил:

— Здрав будь, брат наш во Христе. Я внук воеводы погорынского боярина Кирилла, крещен Михаилом. А тебя как величать?

— Герасимом…

«Ну слава богу, голос прорезался. Может, хоть какой-то толк будет?»

Герасим все еще недоверчивым взглядом обвел окруживших его всадников и нерешительно спросил:

— Так вы христиане?

Вместо ответа Мишка резко крутанул головой, обежав взглядом отроков. Те поняли своего старшину правильно и принялись креститься, даже Стерв изобразил что-то вроде крестного знамения — криво и слишком размашисто, но не перепутав левое плечо с правым, как это у него, бывало, случалось. Недоверие и настороженность Герасима заметно пошли на убыль, на лице его даже появилось некое подобие осторожной радости.

— Вы за нами пришли… боярич?

«Ну да, конечно, вера в чудесное избавление от власти поганых язычников, несомненно, культивируется в общине. Иначе и быть не может. Даже жалко разочаровывать парня, но придется».

— Нет, брат Герасим, мы же не знали о вас, думали, здесь одни язычники живут. Случайно наткнулись вчера на стражу, которая вас изловить должна была, но теперь можете их не опасаться… кара Божья настигла слуг Нечистого, мы же стали орудием в деснице Божьей. Больше эти стражники уже никому