всегда найдет аргументы той или иной степени убедительности, опровергающие любой намек на то, что он действует не по своей воле.

— Надо уметь самому за свои поступки отвечать! — все никак не мог успокоиться Алексей, тем самым лишь подтверждая Мишкины подозрения. — Привыкли, чуть что: судьба, воля Божья, волхвование… Да не мог ты ни о чем толком спросить, потому что в походы раньше не ходил! А когда христиан не нашли и стало понятно, что зря время теряем, ты и задергался. Правильно Корней на тебя ушат холодной воды вылил! Только задумал он это давно — еще до того, как мы в поход собираться начали…

— Что? Так он меня от старшинства отрешить давно задумал?

— А? — Алексей так увлекся своими рассуждениями, что не сразу отреагировал на Мишкин вопрос.

— Я спрашиваю: дед меня еще раньше…

— Да! Еще когда узнал, что ты от наследства отказался. Правда, передумал потом… не знал, как ты себя поведешь. А вдруг опять в лес сбежишь? Ну а сейчас, видать, опять передумал, для того и приказал десятникам и старым ратникам за тобой да за твоими ближниками присматривать. Тут-то ты на глазах, и дури сотворить вам не дадут. Ну еще и делом вас занять велел, чтобы без продыху, от этого, знаешь ли, тоже дурные мысли в голову меньше лезут.

«Матвей как чувствовал, что за нами следят! А вы, сэр: паранойя, паранойя… Но за что?»

— Ты только, Мишань, в обиду не ударяйся! — продолжал Алексей. — Продолжай отроков учить, крепость достраивай и прочее. Корней сам во главу всего всегда дело ставит и от других того же требует. Вот сейчас и тебя испытывает: что для тебя важнее — дело или обиды. Так что ты не поддавайся, стерпи.

«И об этом Матюха тоже толковал! А выглядел, как чокнутый. Ну надо же!»

Мишка был настолько удивлен совпадением позиций Матвея и Алексея, что даже не обратил внимания на впервые обращенное Алексеем к нему слово «Мишань», произнесенное заботливым, прямо- таки отеческим тоном. Дальше, впрочем, Алексей заговорил о том, чего Матвей даже и не упоминал:

— Ты только задумайся: что ты сотворил? От наследства отказался! Старшинство в Младшей страже тебе совсем глаза застлало! А еще говоришь: «Нинея тупым сделала»! Да никакая волхва, тем паче боярыня древнего рода, на такое и не подумает толкнуть! Либо осердится на гордыню отроческую, либо посмеется над глупостью детской! Кто ты без Младшей стражи? А? Ну скажи!

— Как кто? Ну… боярич…

— Не-эт, ты никто! Отрок Мишка, и все! От «боярича» ты сам отрекся!

— Я Лисовин!

— Да, Лисовин, но ты был старшим Лисовином в своем колене! Тебе обязаны были подчиняться и без достоинства старшины Младшей стражи! А сейчас? Чему вас только отец Михаил в своей школе учил? Ну-ка вспоминай: Исав продал право первородства Иакову за миску чечевичной похлебки, потому что был голоден — за сиюминутную радость, но как он возопил через много лет у смертного одра отца! А ты за какую сиюминутную радость свое первородство отдал? И чем ты лучше Исава, не задумывавшегося о будущем? Ну можешь ответить?

— Могу!

Мишка почувствовал, что внутри поднимается злость — его упрекают в легкомыслии, в отсутствии заботы о грядущем… его, знающего будущее на девятьсот лет вперед!

— Могу! — снова повторил он уже громче. — Если Листвяна родит деду сына… на кого ей теперь охотиться? На меня? Но я теперь не наследник! На Демьяна? Но я же за брата рассчитаюсь! Даже в одиночку, без Младшей стражи!

— Дурак! Ты что, подкидыш безродный? У тебя нет матери, Лавра, Татьяны, меня, в конце концов? Мы что, ничего не видим и ничего не понимаем? Ты самый умный и все сам за всех решил?

— Нет, но я…

— Лучше молчи! Корней все сделал правильно. Мудр воевода, ох мудр! Мне б отца такого… — Алексей снова вздохнул и поморщился — то ли раздражала тугая повязка, то ли почувствовал боль. — Ты перестал быть старшиной и теперь… слушай внимательно… теперь, для того чтобы продолжить все начатые тобой дела, тебе придется найти способ заставить себе подчиняться по праву рождения. Ты об этом праве забыл, а Корней тебе напомнил — вернул тебя на стезю обычного боярича, которому никакое старшинство в Младшей страже глаза не застит! Понял меня?

— Но зачем же так… у всех на глазах?

— Вижу, что ничего ты не понял! Боярский внучок… все само в руки приплывает… Выдирался бы ты из самых низов, когда доспех отца убитого продавать приходится, когда такие же вот бояричи над твоим конем насмехаются, когда в добычу корову у такой же голытьбы, как ты сам, забираешь, потому что дома кормилица сдохла…

— Ты еще скажи: везунчик! Забыл, что мы с дедом в пастухах ходили? Или мать не рассказывала, как скоморошничать пришлось, чтобы князю на глаза попасть?

Мишка уже откровенно грубил — снова всплыли воспоминания ОТТУДА. Как он ненавидел сынков и дочек начальников разного калибра, которых подвозили к школе на служебных машинах родителей, у которых всегда были карманные деньги и модная одежда и которым уже были забронированы места в престижных вузах! И опять, уже не впервые, его ЗДЕСЬ попрекают принадлежностью к «золотой молодежи», сравнивают с этими…

Алексей, видимо, уловил что-то в том, как играют желваки на лице у Мишки, и некоторое молчал, потом заговорил, уже без ожесточенности в голосе:

— Почему у всех на глазах, говоришь? Да для того, чтобы все поняли: ты не вожак стаи щенков, а боярич Лисовин! Старшиной любой стать может, мне рассказали, сколько народу Корней перебрал, пока Дмитрия назначил! А право рождения только у тебя одного! И оно дает тебе больше, чем старшинство в Младшей страже: «стая щенков» лишь часть твоих прав и обязанностей…

— Право рождения ни силы, ни ума не прибавляет! — Мишка уже понимал, что позиция Алексея ЗДЕСЬ неубиенна, и спорил лишь из чистого упрямства. — Моей заслуги в том нет, и право повелевать надо заработать!

— Если не прибавляет, то род пресекается! — На «либеральной козе» Алексея было не объехать. — А если род веками живет, значит, прибавляет!

«Угу, то-то они в 1917-м пачками пресекались! Моторесурс все сразу выработали, что ли?»

— Хватит спорить, Михайла! Вижу же, что ты и сам уже все понял, да гонор лисовиновский на попятный идти не дает! — Алексей в очередной раз коротко улыбнулся. — Ну и правильно не дает! Вот скажи-ка мне: теперь, когда ты уже не старшина Младшей стражи, как ты себя мыслишь… на стезе продолжателя боярского рода Лисовинов?

Вопрос был, что называется, на засыпку — все свои планы Мишка связывал с Младшей стражей и Воинской школой. Он на секунду задумался, и в памяти вплыл урок, преподанный ему Нинеей.

— Ощути себя наследником древнего рода, продолжателем дел славных предков, частицей великого народа славянского, внуком Божьим! — Мишка говорил монотонным голосом, полуприкрыв глаза, но сказанное тогда волхвой сейчас вдруг представилось ему в совершенно ином свете. — Возгордись этим и тут же смирись. Смирись с тем, что ты не волен ни в своих поступках, ни в поведении, ни в речах, ни во внешнем виде. Смирись с тем, что всегда и во всем, даже в мелочах, даже в самое краткое время, даже тогда, когда тебя никто не видит, ты должен быть достоин своего места в жизни, как бы трудно это ни было. В любых бедах: болезнях, поражениях, скудости, отчаянии — сумей соблюсти достоинство.

Мишка открыл глаза и наткнулся на искренне изумленный взгляд Алексея.

— Это ты в книгах вычитал?

— Нет, дядь Леш, это мне один умный человек сказал… так сказал, что запомнилось.

— Ну так что ж ты? Ведь все же знаешь! Неужели непонятно, что Корней тебя ничего не лишил? Наоборот, он тебя над другими отроками поднял! Не нужно тебе никакого старшинства, с этим и другие справятся, а твоя стезя выше — ими повелевать! Нет… но как сказано! В поражении, скудости и отчаянии