— Ну твое счастье. И запомни: если хочешь и впредь самому себе хозяином оставаться, ни разу, ни под каким видом, этого не повторять! Радуйся, что Людмила сама еще ничего не поняла. Она лекарским духом одержима, как только догадается, что тебя этим к себе намертво привязать можно, сразу же так и сделает. Не потому, что зла тебе желает, а потому, что лечить — для нее единственная радость на свете, все остальное ей заменяющая. Соберется уходить и тебя с собой заберет — не как человека, не как мужа, а как снасть лечебную. А ты слюни до пупа развесишь и потащишься за ней хоть на край света, хоть за край.

— Ну уж нет! Никуда я не потащусь и никакие сапоги лизать не буду! — ощетинился Мишка. — Я сильнее ее, когда мы сливаемся вместе, я управляю, она со мной бороться не может!

— Это ты сейчас сильнее, пока Людмила еще сама своей силы не понимает. И не спорь! — Нинея пристукнула костяшками пальцев по столу. — Не родился еще муж, способный в таком деле женщину перебороть, хоть бы и девку сопливую. Переломит тебя, как соломинку, даже и сама не заметит!

«Это что же, на ментальный контакт можно, как на наркотик, «подсесть»? И Юлька будет меня, как наркошу, на коротком поводке держать? Не верю! Пусть я необъективен, пусть втюрился в девчонку (в моем-то возрасте?), пусть Юлька «сдвинута» на медицине, пусть… да что угодно! Не верю, и все тут! Не может она так поступить! Нинея могла бы, возможно, и творила нечто подобное, а Юлька — нет. Не такая она, не так ее Настена воспитала. И Макошь — не Велес, Макошь такого не позволит!

Господи, а это-то откуда? Еще не хватало язычником заделаться. А в общем-то все правильно — поклонение одному из персонажей языческого пантеона детерминирует, соответствующим образом, нравственные императивы. Если я правильно понимаю разницу между Велесом и Макошью, Нинее разрешено то, что напрочь запрещено Настене и Юльке. И что же, Нинея этого не понимает? Судит по себе?»

— Не боится! — констатировала вслух Нинея. — Все понял, паршивец, и не боится! Да что ж это за дети такие пошли? Оружие, силы ведовские, лезут туда, куда и умудренному старцу заказано, и хоть бы что! Или не поверил мне, Мишаня?

— Ну почему? Поверил. Только знаешь, баба Нинея, — Мишка на секунду задумался, пытаясь сформулировать свою мысль, — я в последнее время как-то перестал понимать: чего надо бояться, а чего не надо.

— Врешь! — уверенно заявила волхва. — Тот, кто не понимает, чего надо бояться, — боится всего, ты же, наоборот, ничего не страшишься. А слыхал ли ты, Мишаня, такую мудрость: «Ничего не боятся только полные дураки»? От незнания твое бесстрашие, от молодости и глупости!

«Угу, точно подмечено, особенно несчет молодости».

— Ну ты, баба Нинея, и сказанула! Да со времен Ад… Одинца и Девы дня не проходило, чтобы кто- нибудь из стариков не проворчал: «Ох уж эта нынешняя молодежь!» И про тебя так когда-то говорили, и я когда-нибудь буду так бурчать.

— Ну что с тобой поделаешь? — Было заметно, что Нинея хочет выглядеть сердито, но не может сдержать улыбку. — Иногда гляну на тебя, и покажется, что с ровесником разговариваю.

— Гляди, боярыня, вот возьму и посватаюсь!

— Ой! — Нинея в притворном ужасе прижала ладони к щекам. — Да Красава, как узнает, мне все глаза выцарапает!

— Неужто так грозна?

— Еще как грозна! Так, бывает, осерчает, так сердцем разгорится, что… пока веник об нее не обломаешь, и не успокоится.

— Да-а, Нинея Всеславна, не та нынче молодежь пошла, не та. — Мишка сделал постное лицо и сложил руки на выпяченном животе. — Мы со старшими почтительнее были.

— И не говори, Михайла Фролыч! — Нинея покивала и преувеличенно горестно вздохнула. — Разве ж в наше время такое дозволялось?

— Истинно сказываешь, матушка, истинно! — подхватил Мишка. — Вот как сейчас помню, две тысячи лет назад… э-э… о чем это я? А! Про молодежь! Ты знаешь, Нинеюшка, девки теперь такие бедовые пошли, ну прямо огонь!

— Ага! Тебе бы только девки! Все вы, кобели, одинаковые, только об одном и думаете!

Первым не выдержал и улыбнулся Мишка, вслед за ним засмеялась Нинея.

— Давненько я так приятно не беседовала! Ты, соседушка, почаще заглядывай, еще поболтаем, я тебе медку стоялого чарочку поднесу. Больно уж ты мудр да велеречив, просто сердце радуется.

— Благодарствую, Нинея Всеславна, всенепременнейше загляну… опять же медок…

Нинея, продолжая посмеиваться, поднялась с лавки и направилась за занавеску.

— Погоди, Мишаня, я сейчас.

— Уж не за медком ли собралась, соседушка?

— Сиди уж. — В тоне волхвы не осталось и намека на недавнее веселье. — Не медок тебе нужен.

Мишке показалось, что за занавеской открылась и закрылась дверь, и он только сейчас задумался, что нигде, кроме этой горницы, в доме Нинеи не бывал. А дом был большим, в нем наверняка было еще несколько помещений. Преодолевая любопытство, так и тянувшее заглянуть за занавеску, Мишка налил себе квасу и принялся терпеливо ожидать возвращения волхвы.

Отсутствовала Нинея довольно долго, но вернулась с довольным видом, у Мишки возникло ощущение, что она искала какую-то вещь, про которую неожиданно вспомнила во время их разговора. Предположение его тут же и подтвердилось — старуха развернула тряпицу, и на ладони у нее оказалась маленькая бронзовая статуэтка — поднявшийся на дыбы матерый медведь. Чеканка была настолько искусной, что у небольшой — размером с кулак взрослого мужчины — фигурки, были отчетливо видны зубы, когти и завитки шерсти.

«Опаньки! Такой же, как лис, которого мне Илья подарил. Одна рука чувствуется!»

— Смотри, Мишаня, этот зверь самим Велесом отмечен. Он от многих бед защитить может, и если ты почувствуешь, что Людмила тебя под себя подминать начинает…

— Баба Нинея, у меня такой же есть!

— Что? Что ты сказал?

— У меня такой же зверь есть, вернее, так же сделанный, только не медведь, а лис. — Мишка вытащил из малого подсумка фигурку и поставил ее на стол. — Смотри: наверное, один мастер делал, очень уж похоже.

— Так что ж ты раньше-то?.. — Нинея, кажется, была не на шутку взволнована. — Светлые боги! Восьмой зверь! Лис — и пришел к Лису… Даже не верится. Откуда у тебя?

— Илья подарил.

— А у него откуда?

— В Куньем городище нашел, на капище.

— Вот змей подколодный! И молчал, паскуда!

— Так я же не знал…

— Да не про тебя я! — досадливо прервала Нинея. — Про волхва куньевского. Молчал, дурак, ни себе ни людям. Правильно мы его тогда под лед спровадили.

«Ага! Значит, все-таки «мы», а не Красава! Ладно, это потом, сейчас внимательно слушать бабку».

Нинея, как назло, замолкла, уставившись на фигурку лиса и едва заметно шевеля губами. То ли молилась, то ли разговаривала с бронзовым зверем. Мишка деликатно помолчал, но, когда губы волхвы перестали шевелиться и она о чем-то задумалась, решил напомнить о себе:

— Очень уж работа похожая, как будто один мастер делал.

— Не мастер их делал, вернее, мастер, но руками его водил сам Велес! Повезло тебе, Мишаня, в который раз уже повторяю: любят тебя светлые боги славянские, а паче всех Велес — скотий бог, дарующий достаток и благополучие в жизни.

«Ну это понятно: божество, сохранившееся еще со времен кочевничества. Для кочевника