Касатонов провел бутылкой по ее груди и вниз, к теплому животу, она в предвкушении сжала зубами нижнюю губу.

— Эта бутылка восхитительна, — негромко пробормотал Касатонов. — Как ты.

— Что это значит?

— Она ледяная, гладкая и прозрачная. И, как любое стекло, она в конце концов разобьется. Но до тех пор бутылке можно найти разное применение.

— Применение? — шепотом отозвалась Катя. Касатонов рассмеялся, поднес горлышко бутылки к губам и допил почти всю водку, кроме одного глотка. Затем, не сводя глаз с Кати, он возобновил исследование ее тела длинным холодным горлышком бутылки.

Катя затаила дыхание. Холод скользнул по ее животу и остановился там, где начиналась редкая светлая поросль.

— Да, самое разное применение, — приглушенно повторил Касатонов. — Например, так Тони Ли перевозит шелк.

— Что? — изумленно воскликнула Катя. Ее любовник всегда был непредсказуемым. Касатонов наклонил бутылку. Ледяная водка образовала маленькую лужицу внизу живота Кати.

— Его человек привез стеклодува из Бангкока, — продолжал Илья.

— Из Бангкока… — непонимающе повторила Катя. Больше ей ничего не удалось сказать, пока она наблюдала, как водка стекает по волосам.

— Этот стеклодув — наркоман, сидящий на героине, который взамен за дневную порцию изготавливает лабораторное оборудование.

Катя задохнулась и выгнула спину, когда ледяная струйка скатилась между ее ног.

— Они запечатали шелк в стеклянной капсуле, — добавил Касатонов, наблюдая за ней, — чтобы ткань не испортил тропический воздух.

Зная, что внимание любовницы полностью сосредоточено между ног, Касатонов отпустил ее руки. Подобно водке, он провел по ее телу холодными губами и всосал с кожи согревающую жидкость. Но на этом он и остановился.

Содрогнувшись, Катя впитывала прикосновение рта Касатонова. Ей хотелось большего, хотелось новых ласк ледяного стекла, водки и его зубов, пробуждающих ее к жизни.

— Это была моя идея, — еле слышно выговорила она. — С бутылкой…

Язык Касатонова блуждал в бледных зарослях волос Кати.

— Зачем это понадобилось?

— Шелк нужно сохранить для японца в идеальном состоянии.

— Из-за него я чуть не дал дуба.

С этими словами Касатонов вылил остатки водки на бледную поросль волос.

— Может, потому ты такая влажная? — спросил он. — Тебе понравилось посылать меня на смерть?

Не дожидаясь ответа, он закрыл губами ее рот, а потом принялся ласкать все тело языком и зубами, пока она не начала извиваться и умолять о блаженстве, которое было для нее недоступно. Язык Касатонова болезненно возбуждал ее, но не утолял жажду.

Он знал об этом. Он наслаждался ее муками, так похожими на его собственные, с тех пор как моджахеды изувечили его в знак предупреждения и отправили в Россию.

А потом в его жизни появилась холодная Катя, и он узнал, что при умелом обращении пылать способен даже лед. Но кроме того, он узнал, что он еще может испытать удовлетворение — правда, с трудом.

Вот почему он не убил ее, когда она пыталась перерезать ему глотку.

Катя издала хриплый стон, ощущая грубое и порывистое проникновение льда в свою плоть. Об этом она и мечтала, но этого было недостаточно, и они оба это понимали.

Касатонов просунул голову между ее ног. Он торопливо покусывал складки ее возбужденной плоти, ощущая привкус водки.

Чувствуя лед внутри, объятая пламенем снаружи, Катя едва не кричала от острой боли. И наслаждения. Она оттолкнула голову Касатонова связанными руками.

— Довольно! — хрипло выдавила она.

— Нет. Мне нравится.

— Это слишком грубо!

— Бедняжка, — издевательски процедил Касатонов. — Неужели и вправду слишком грубо? Или не слишком?

Его зубы сжались, дразня чувствительную плоть, пока к привкусу водки не примешался привкус крови. Катя билась и извивалась под ним. Внезапно он почувствовал вкус совсем другой жидкости. Касатонов рассмеялся.

— Я гожусь только для грубой работы, — сообщил он, поднимая лицо. — Потому ты и цепляешься за меня.

Он вновь принялся играть с ней и мучить ее, пока Катя не обессилела и не начала задыхаться, умоляя его прекратить. Вскоре он так и сделал, но прежде привел ее в возбуждение еще раз.

И не стал облегчать ее муки.

Он невозмутимо подобрал нож и развязал бархатную ленту на запястьях Кати.

— Как и я, ты тоже годишься только для грубой работы, — процедил он.

Он подтянулся и тяжело лег на нее, а затем перевернулся на спину, притянув Катю к себе.

— Для грубой работы… — задыхаясь, повторила Катя. — Это я и задумала для тебя.

— Ты хочешь сказать — вот это?

Касатонов рывком приподнял израненные чресла. Его естества хватало лишь на то, чтобы мучить их обоих.

Катя задохнулась — от боли и наслаждения одновременно.

— Да! — хрипло воскликнула она. — Но не только.

Привычным движением Катя изменила позу, припав губами к его плоти и приблизив собственную израненную плоть к губам Касатонова.

Пальцы Касатонова сжали рукоять ножа. Приближался миг его величайшей беспомощности, и он знал об этом.

Но не мог его дождаться.

— Что ты еще задумала? — спросил он.

— Тебе, наверное, пришлось убить этих ублюдков в Лхасе, — произнесла она, дразня его губами.

Но она знала, что главное не перестараться. Нож в руке Касатонова был слишком реальной угрозой.

— Парня из «Риск лимитед»? — сдавленным голосом переспросил Касатонов.

Чувство триумфа, охватившее Катю, было порождением страха и болезненного наслаждения одновременно. Ничто, кроме ее опытных, опасных губ, не могло вернуть к жизни изувеченное мужское естество ее любовника. А может, ей удавалось только отчасти пробудить его — в этом Катя сомневалась.

Но одно она знала твердо: подобного вопроса хватит, чтобы Касатонов немедленно прикончил ее.

— Да, американца, — подтвердила она. — И женщину.

— Она для нас не опасна.

Минуту Катя была слишком поглощена своей работой, чтобы ответить. Но когда поняла, что Касатонов готов взорваться, осторожно отстранилась.

— Нельзя… — как это говорят американцы? — оставлять за собой концов, — объяснила она.

Касатонов нахмурился, но тут же резко кивнул.

— Ты права, — отозвался он. — Концы — в воду.

Катя вознаградила его быстрым посасыванием, вызвавшим укол боли.

Он вонзился в ее рот и продолжал вонзаться все быстрее и быстрее, пока не задергался, как марионетка на нитях.

Катя сдержала вздох облегчения. Эту ночь она пережила.

Но что будет завтра?

Губы дрожащей от ужаса и предвкушения Кати скользили по покрытому шрамами телу Касатонова,