Ждать бы тогда у окна, торжествуя поминки:Исчезновение старой до зуда картинки,Исчезновение мира за мутным стеклом…Размыкается круг — жаль, что не навсегда,Разрушается мир — жаль, что не без следа,А за ним, как ни тщусь, пустота.О распахни, о помилуй, дорога длиннаСнова искать оправдания собственной тени?Не пожалею уставшую от пробужденийВечную девочку возле слепого окна:Лишь добавить огня, и притворства чуть-чуть,Бить себя по рукам и клевать себе грудь,А зачем это было — забудь.Сколько отдашь за грошовую эту войну,Сколько закланий и жертв возвратится обратно?Слух — это дар из даров, раз глуха — виновата:Гордостью всей — непомерной, ненужной — тону.Это горлом идет исторгаемый яд,Это тают снега, это близится март,Слышишь — громче и громче — набат…Это не страх, это — стыд за потерянный зов,Жалкая смерть в ожиданьи инструкции свыше,Чтоб, научившись молчать, наконец-то услышатьСобственный голос — тишайший из всех голосов…
Декабрь 1995
Хвостики мышиные
Серо поле широко простирается,Солнце медленно над ним поднимается,Пусто в поле том — ни огурца, ни деревца,Подождем, пока туманы рассеются.Вдаль пройдемся мы по серому полюшку,Оглядимся, налюбуемся волюшкой:Вольно тут кусты растут лопушиные,И мелькают бойко хвостики мышиные.Тает серенький туман потихонечку,Мы рассмотрим наконец это полюшко,Посредине — что там?.. — Чучело корявое,На нем тряпочка повешена дырявая.И, раскинув руки, будто распятое,Вдаль глядит, немного подслеповатое,Из-под шляпищи дырявой соломеннойСлезы капают в лопух пересоленный.А на ниточке, жестоко привязанный,Червячок висит, за подлость наказанный,И упрямо извивается и крутитсяВсе надеется, что увильнуть получится.Дальше по полю пойдем, прочь от пугала,Понемногу отойдем от испуга мы…Там и тут кусты растут лопушиные,И мелькают грустно хвостики мышиные.
