возиться, целоваться, и кусаться, и гладил, и щипал, и хватал, и повесничал, а они – одна его покормит, другая ударит, та даст пощёчину, а эта поднесёт ему цветы. И он проводил с ними время приятнейшим образом и сидел словно в раю среди большеглазых гурий.

И так продолжалось, пока вино не заиграло в их головах и умах; и когда напиток взял власть над ними, привратница встала и сняла одежды и, оставшись обнажённой, распустила волосы покровом и бросилась в водоём. Она стала играть в воде и плескалась и плевалась и, набрав воды в рот, обрызгала носильщика, а потом она вымыла свои члены и то, что между бёдрами и, выйдя из воды, бросилась носильщику на колени и сказала: «О господин мой, о мой любимый, как называется вот это?» – и показала на свой фардж. «Твоя матка», – отвечал носильщик, но она воскликнула: «Ой, и тебе не стыдно?» – и, взяв его за шею, надавала ему подзатыльников. И носильщик сказал: «Твой фардж», – но она ещё раз ударила его по затылку и воскликнула: «Ай, ай, как гадко! Тебе не стыдно?» – «Твой кусе!» – воскликнул носильщик, но женщина сказала: «Ой, и тебе не совестно за твою честь?» – и ударила его рукой. «Твоя оса!» – закричал носильщик, и старшая принялась бить его, приговаривая: «Не говори так!» И всякий раз» как носильщик говорил какое-нибудь название, они прибавляли ему ударов, так что затылок его растаял от затрещин, и его сделали посмешищем. «Как же это, по-вашему, называется?» – взмолился он наконец, и привратница сказала: «Базилика храбреца!» И тогда носильщик воскликнул: «Слава Аллаху за спасение! Хорошо, о базилика храбреца!»

Потом они пустили чашу в круг, и вторая женщина встала и, сняв с себя одежды, бросилась носильщику на колени и спросила, указывая на свой хирр: «О свет глаз моих, как это называется?» – «Твой фардж», – сказал он, но она воскликнула: «Как тебе не гадко? – и дала ему затрещину, от которой зазвенело все в помещении. – Ой, ой, как ты не стыдишься?» – «Базилика храбреца!» – закричал носильщик, но она воскликнула: «Нет!» – и удары и затрещины посыпались ему на затылок, а он говорил: «Твоя матка, твой кусе, твой фардж, твоя срамота!» – но они отвечали. «Нет, нет!»

«Базилика храбреца!» – опять закричал носильщик, и все три так засмеялись, что опрокинулись навзничь. И они снова стали бить его по шее и сказали: «Нет, это не так называется!» – «Как же это называется, о сестрицы?» – воскликнул он, и девушка сказала: «Очищенный кунжут!» Затем она надела свою одежду, и они сели беседовать, и носильщик охал от боли в шее и плечах.

И чаша ходила между ними некоторое время, и потом старшая среди них, красавица, поднялась и сняла с себя одежды, и тогда носильщик схватился реками за шею, потёр её и воскликнул: «Моя шея и плечи потерпят ещё на пути Аллаха!» К женщина обнажилась и бросилась в водоём, и нырнула, и поиграла, и вымылась, а носильщик смотрел на неё обнажённую, похожую на отрезок месяца, с лицом подобным луне, когда она появляется, и утру, когда оно засияет. Он взглянул на её стан и грудь и на тяжкие и подрагивающие бедра, и она была нагая, как создал её господь, и носильщик воскликнул: «Ах! ах! – и произнёс, обращаясь к ней:

И, услышав эти стихи, женщина вышла из водоёма и, подойдя к носильщику, села ему на колени и сказала, указывая на свой фардж: «О господин мой, как это называется?» – «Базилика храбреца», – ответил носильщик, но она сказала: «Ай! ай!» И он вскричал: «Очищенный кунжут!», но она воскликнула: «Ох!» – «Твоя матка», – сказал тогда носильщик, но женщина вскричала: «Ой, ой, не стыдно тебе?» – и ударила его по затылку. И всякий раз, как он говорил ей: «Это называется так-то», – она била его и отвечала: «Нет! нет!» – пока, наконец, он не спросил: «О сестрица, как же это называется?» – «Хан Абу-Мансура», – отвечала она, и носильщик воскликнул: «Слава Аллаху за спасение, ха, ха, о хан Абу-Мансура! „И женщина встала и надела свои одежды, и они вновь принялись за прежнее, и чаши некоторое время ходили между ними, а потом носильщик поднялся и, сняв с себя одежду, сошёл в водоём, и они увидели его плывущим в воде. Он вымыл у себя под бородой и под мышками и там, где вымыли женщины, а потом вышел и бросился на колени их госпожи, закинув руки на колени привратницы, а ноги на колени покупавшей припасы. И он показал на свой зебб и спросил: „О госпожи мои, как это называется?“ – и все так засмеялись его словам, что упали навзничь, и одна из них сказала: «Твой зебб“, – но он ответил:

«Нет!» – и укусил каждую из них по разу. «Твой айр», – сказали они, но он ответил: «Нет!» – и по разу обнял их…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала десятая ночь, сестра её Дуньязада сказала ей: «Докончи нам твой рассказ».

И Шахразада ответила: «С любовью и охотой. Дошло до меня, о счастливый царь, что они, не переставая, говорили носильщику: „Твой айр, твой зебб, твой кол“, а носильщик целовал, кусал, и обнимал, пока его сердце не насытилось ими, а они смеялись и, птенец, спросили его: „Как же это называется, о брат наш?“ – „Вы не знаете имени этого?“ – воскликнул он, и они сказали: „Нет“, и тогда он ответил: „Это всесокрушающий мул, что пасётся на базилике храбреца и кормится очищенным кунжутом и ночует в хане Абу-Мансура!“

Девушки так засмеялись, что опрокинулись навзничь, а затем они снова принялись беседовать, и это продолжалось, пока не подошла ночь. И тогда они сказали носильщику: «Во имя Аллаха, о господин, встань, надень башмаки и отправляйся! Покажи нам ширину твоих плеч». По носильщик воскликнул: «Клянусь Аллахом, мне легче, чтобы вышел мой дух, чем самому уйти от вас! Давайте доведём ночь до дня, а завтра каждый из нас пойдёт своей дорогой». И тогда та, что делала покупки, сказала: «Заклинаю вас жизнью, оставьте его спать у нас, – мы над ним посмеёмся! Кто доживёт до того, чтобы ещё раз встретиться с таким, как он? Он ведь весельчак и остряк!» И они сказали: «Ты проведёшь у нас ночь с условием, что подчинишься власти и не станешь спрашивать ни о чем, что бы ты ни увидел, и о причине этого». – «Хорошо», – ответил носильщик, и они сказали: «Встань, прочти, что написано на дверях».

Носильщик поднялся и увидел на двери надпись золотыми чернилами: Кто станет говорить о том, что его не касается, услышит то, что ему не понравится. И тогда он воскликнул: «Будьте свидетелями, что я не стану говорить о том, что меня не касается!» После этого покупавшая встала и приготовила ему еду, и они поели и потом зажгли свечи и светильники и подсыпали в них амбру и алоэ. Они сидели и пили, вспоминая любимых, а потом пересели на другое мест о и поставили свежие плоды и напитки и продолжали есть и пить, беседовать, закусывать, смеяться и повесничать. Но вдруг постучали в дверь, и одна из женщин пошла к двери, а затем вернулась и сказала: «Паше веселье стало полным сегодня вечером». – «А что такое?» – спросили её, и она ответила: «У двери три чужеземца, – календеры[28], с выбритыми подбородками, головами и бровями, и все трое кривы на правый глаз, а это удивительное совпадение. Они похожи на возвратившихся из путешествия. Они прибыли в Багдад и впервые вступили в каш город. А получали в дверь они потому, что не нашли места, где провести ночь, и подумали: «Может быть, хозяин этого дома даст нам ключ от стойла или хижины, где мы сегодня переночуем». Их застиг вечер, а они чужестранцы и не Знают никого, у кого бы приютиться. О сестрицы, у них у всех смешной вид…» И она до тех пор подлаживалась к сёстрам, пока те не сказали: «Пусть их входят, но поставь им условие, чтоб они не говорили о том, что их не касается, а не то услышат то, что им не понравится!»

И женщина обрадовалась и пошла и вернулась, и с нею трое кривых, с обритыми подбородками и усами. Они поздоровались и поклонились и отошли назад, а женщины поднялись им навстречу и приветствовали их и поздравили с благополучием и посадили их. И календеры увидели нарядное помещение и чисто убранную