верно?
– И вы не хотите приносить дурные вести, мистер Пентекост?
– Вы правы.
– Но вы же сказали об этом мне?
– Не обижайтесь, но мне кажется, что вы сделаны из более прочного материала, мисс Лайл. К тому же вы ближе ему, чем я, не так ли?
Фелисии показалось, что она заметила в его словах насмешку. Расстроенная, она подумала, насколько близок этот молодой человек с Робби? Она осушила стакан, больше не заботясь о том, что Пентекост может подумать – или сказать.
– Я скажу ему, – сказала она, потом, вздохнув, добавила: Бедный Филип.
– Да, конечно. Я думаю, теперь ему придется оставить всякую надежду получить рыцарское звание. Пожалуй, он сошел с дистанции и в борьбе за звание Великого актера. Теперь осталось только два претендента: Робби и Тоби Иден, и я знаю, на кого я сделал бы ставку. Конечно, все зависит от «Макбета», я думаю. Посмотрим. – Он улыбнулся ей улыбкой всезнающего человека. – Тогда я покидаю вас, – сказал он. – Теперь мы, наверное, будем чаще видеть друг друга.
– Почему вы так решили?
– Мистер Вейн считает, что я могу быть ему полезен как консультант, понимаете, чтобы читать сценарий, выдвигать какие-то предложения, и все такое… французы называют это dramaturgie.[63] – Фелисия не могла не заметить, что французский у него ужасен. Она поморщилась от его произношения. – Конечно, сначала я должен закончить статью, – продолжал он, не заметив ее гримасы. – И свой обзор. Мне предоставилась редкая возможность работать бок о бок с таким человеком, как он – ну вы знаете это лучше меня! – Он бросил взгляд на стакан в ее руке. – Если вы хотите его видеть, то сейчас он у себя в гримерной.
Он быстро поклонился ей, что вышло не совсем изящно из-за его высокого роста, и скрылся за дверью.
Фелисия ни секунды не сомневалась, что он расскажет Робби, что застал ее со стаканом в руке, но хуже всего были его намеки на то, что он знает, где находится Робби, а она нет.
Назло всем она налила себе еще, потом, так и не закончив снимать грим, пошла к Робби, чтобы сообщить ему неприятную новость.
Но он не воспринял это как плохое известие. Конечно, ему было жаль Филипа, он был шокирован происшедшим, но его радовала возможность закончить своего «Макбета» без советов и вмешательства Чагрина. Фелисия всегда забывала, каким безжалостным было его честолюбие.
Арест Чагрина привлек внимание прессы к постановке. «Звездный час Вейна!» – восклицала «Дейли экспресс» на первой полосе, сопровождая свою статью двумя фотографиями: на одной был Филип Чагрин, выходящий из здания суда с гордо поднятой головой, а на другой – Роберт Вейн, задумавшийся как Гамлет над свалившимися на него обязанностями. В какой-то мере «вейновский «Макбет» (как его теперь называли в прессе) заинтересовал всех, даже людей, далеких от Шекспира и от театра. Конечно, здесь налицо были все элементы газетной драмы – скандал на почве секса, пара знаменитых любовников, «заколдованная» пьеса и вечно не прекращающаяся гонка за театральными лаврами, в которой бедняга Филип так споткнулся, что практически дисквалифицировал себя.
За два дня непрерывной работы Робби сумел наложить свой отпечаток на «Макбета» Филипа Чагрина, но не смог полностью стереть все следы первоначальной концепции Чагрина. Было слишком поздно менять вагнеровские декорации или оперные световые эффекты и дым в сцене появления ведьм, и уже невозможно было что-то сделать с кинжалом, который плавал – или иногда отказывался плавать – в воздухе.
Филип хотел, чтобы Макбет был холодным, расчетливым негодяем, которого толкает на преступления его требовательная, чувственная жена. Эта интерпретация было не по вкусу Робби, поэтому он старался сделать Макбета более приятным, показать, что его герой в конечном итоге не такой уж плохой человек – при таком подходе леди Макбет оставалась главной злодейкой.
Критики обвиняли Фелисию в том, что она прибегала к «кошачьим чарам» всякий раз, когда у нее возникали сомнения, как играть ту или иную сцену, и она не отрицала этого. «Кошачьи чары» отлично сработали в роли Клеопатры, они были бы хороши для Джульетты, но леди Макбет больше походила на тигрицу, чем на котенка. Она была воплощением зла, без всяких добродетелей, в ней не было даже любви к Макбету, которого она презирала за нерешительность.
Тем не менее – и почти без помощи Робби! – Фелисия нашла ключ к тому, как заставить себя, уж если не публику, поверить в леди Макбет. Она играла ее с затаенным раздражением неудовлетворенной женщины. Когда у нее возникали сомнения, она вспоминала, с каким выражением Натали Брукс часто смотрела на Рэнди, когда думала, что никто этого не видит, и все сразу же вставало на место. Фелисия не могла не видеть, что ей удалось заставить Робби так нервничать, что в одном месте он даже начал заикаться.
Она повернулась в ту сторону, откуда в любой момент должен был появиться Робби, и заметила Пентекоста, сидящего в тени в дальнем конце первого ряда с книгой в руках – и тут же забыла свою следующую реплику.
– Что, черт возьми, он здесь делает? – прикрыв глаза рукой от яркого света, закричала она.
Из тени позади декораций, изображавших стены замка, раздался приглушенный звук, в котором она расслышала сдержанное проклятие. Появился Робби, неузнаваемый из-за длинной бороды, густых бровей и богато украшенного шлема.
– Ради Бога, Лисия, продолжай. «Вход жалости закройте…»
– Может быть, ты не слышал меня, Робби? Что этот паршивый мальчишка делает здесь, шпионит за мной? И как он смеет читать книгу?
– Гиллам не читает книгу. Он следит вместо меня по тексту пьесы.
– Прогони его!
