– Скоро, а точнее, завтра рано утром, я уезжаю в Брюссель. Джулия, я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ты нужна мне. Я не знаю, что ждет меня во Франции, когда я вернусь и вернусь ли вообще. Знаю только, что раз Наполеон опять на троне и союзники объявили ему войну, то сражение неизбежно. Веллингтон полагает, что оно должно произойти через два месяца, в июне. Прошу тебя, поедем со мной в Брюссель! Мы будем там вместе – я все устрою.

Джулия зажмурилась изо всех сил. Ехать с ним, быть с ним ей хотелось больше самой жизни; но она не могла.

– То, о чем ты просишь, невозможно. Совершенно невозможно. Я не понимаю, как мы с тобою там можем быть вместе… Но дело не в этом. Сестры – что станется с ними? Думаешь, узнав о нашем с тобой побеге, твой дядя будет и дальше великодушно заботиться о них?

Серые глаза наполнились невыразимой тоской.

– Я забыл все, кроме моей любви к тебе, Джулия, – прошептал он. – Я хочу только быть с тобой… Хочу знать, что всегда, что бы ни случилось, ты будешь ждать меня.

– Боже, как я хочу ответить тебе «да»!.. Быть твоей женой…

Он снова начал целовать ее, и теперь она могла думать только о том, какие у него нежные губы и сильные руки и как его ноги, прижатые к ее ногам, жгут ее сквозь платье. Возможно, она прощалась с ним сейчас в последний раз, и от этого каждое его прикосновение, каждый поцелуй на ее лице, шее, губах, каждое движение его языка дарило ей невыразимое блаженство и вместе с тем причиняло невыносимую боль.

Дышала ли она? Она не знала. Касались ли ее ноги ковра? Она не чувствовала этого. Был ли то день или ночь, весна или осень, апрель или сентябрь? Она не знала, забыла. Время словно остановилось и, однако, мчалось вперед с пугающей быстротой. Вся ее жизнь провалилась куда-то, остались только слова любви, которые Эдвард шептал ей на ухо. В эту минуту он один существовал для нее, и она льнула к нему, гладила ладонью его лоб и щеки, чувствовала его сильное гибкое тело под тканью сюртука. Его руки ласкали ее там, где было нельзя, но она не запрещала ему ничего и думала лишь о том, увидятся ли они снова. Нестерпимо острое желание пронзило все ее существо.

Снизу, вероятно, с первого этажа, до нее словно сквозь туман долетели какие-то едва различимые звуки. В дальнем углу сознания шевельнулась смутно тревожащая мысль, но поцелуи Эдварда и вкус его любви на губах были сейчас гораздо важнее.

Звуки, на сей раз голоса, послышались ближе. Она уже пообещала себе, что этот поцелуй будет последним, но звон в ушах все усиливался, и она позволила ему целовать себя снова, и его губы огнем обжигали ее щеку, ухо, шею.

Наконец, когда она уже пыталась высвободиться, шепча, что ей пора, дверь гостиной рывком распахнулась. Джулия в этот момент упиралась ему руками в грудь, но ее ноги были по-прежнему прижаты к его ногам, а Эдвард одной рукой удерживал ее за плечо, чтобы она не уходила, другой гладил ее щеку.

При виде мужа и с ним дворецкого леди Тревонанс, у которого лицо было неестественно красное, кровь вдруг словно похолодела у Джулии в жилах.

– Прелестно, просто прелестно! – Опираясь на трость, сэр Перран переводил взгляд с жены на племянника и обратно. – Так вот как вы держите свое слово? – патетически воскликнул он, поймав взгляд Джулии. – По дороге в «Уайтс» я вспомнил, что забыл свою табакерку, пришлось вернуться за нею на Гроувенор-сквер. Каково же было мое удивление, когда, подъезжая, я увидел собственную жену, которая садилась в наемный экипаж. Любопытно, сказал я сам себе, куда же она направляется? Любопытство, друг мой, вот что заставило меня поехать за вами – и увы, вот к чему оно меня привело! Вы, по всей видимости, считаете меня глупцом? Что ж, скоро мы увидим, кто из нас окажется глупее. Смею вас уверить, что патронессы Дома Алмака вряд ли пожелают видеть в числе своих гостей молодую замужнюю даму столь легкого поведения. Я, со своей стороны, позабочусь о том, чтобы принцесса Эстергази была осведомлена о вашей сегодняшней «прогулке». Думаю, нет нужды сомневаться, что приглашения, которыми вы так дорожили, будут завтра же объявлены недействительными. – И, назидательно качнув головой, баронет перевел взгляд на своего племянника.

При этом в его глазах сверкнула такая неприкрытая ненависть, что Джулия еще больше похолодела, но все же попыталась вмешаться.

– Я… пришла попрощаться с вашим племянником, – запинаясь, проговорила она. – Завтра утром он уезжает в Брюссель, и… мы больше с ним не увидимся.

– Вот как! – Сэр Перран насмешливо приподнял бровь и, знаком приказав дворецкому удалиться, неторопливо двинулся в сторону камина. – Что ж, очень возможно! Его ведь могут убить в сражении.

– Перран, отвезите меня домой, – собрав все свое мужество, твердо проговорила Джулия. – Дальнейшие выяснения ни к чему не приведут.

Она попыталась вырваться, но Эдвард крепко держал ее за руку.

– Не уезжай с ним, – сказал он.

– Ах, не уезжать? – язвительно воскликнул сэр Перран, остановившись в двух шагах от племянника. – Со мной – не уезжать? А с кем же, позволь спросить, ей уезжать? С тобой, у которого ни гроша в кошельке? Вот это будет чудесно! В Брюсселе ты, верно, отведешь ее в какую-нибудь жалкую лачугу, этакое миленькое любовное гнездышко… с крысами! Ах, как романтично! А ее сестры? Думаешь, сегодняшний позор Джулии не отразится на их будущем? Любопытно, где теперь ты собираешься искать им всем женихов…

– Да как вы смеете? – воскликнул Эдвард. – Вы, укравший у меня Джулию!.. Не отпирайтесь, вы украли ее у меня! В эти несколько месяцев, после той последней игры с Делабоулом, я начал понимать вас гораздо лучше. Не вы ли искушали его снова и снова, подставляли ему наполненный бокал и хладнокровно следили за тем, как уплывают остатки его былого состояния? А письма, которые я писал к Джулии? Признайтесь, не вы ли их перехватили? Как вам это удалось, сэр Перран? Сколько вы уплатили батскому почтмейстеру за то, чтобы мои письма не попали в Хатерлей?

В памяти Джулии всплыла вдруг удивительно ясная картина: сэр Перран сидит в своем кабинете за полированным столом; свет от свечей падает на пачку писем, одно из писем развернуто и лежит у него перед глазами. Сердце Джулии предательски сжалось, голова закружилась, словно от приступа дурноты, и она торопливо зажала рот рукой.

Письма Эдварда. Да, конечно, это были они.

Она сглотнула подкативший к горлу ком и приказала себе успокоиться. Она уже научилась владеть