Когда главное решение было принято, сестры вместе отправились в контору, где хранились хозяйственные книги, и углубились в подробное обсуждение всех вопросов, связанных с домом и «Оливией». Вскоре прибыл секретарь, и все указания были повторены еще раз в его присутствии. Потом Джулия сообщила об отъезде Хетти, своей новой служанке, и девушка спешно начала готовиться к дороге и укладывать в чемоданы и сундуки лучшие платья леди Блэкторн.
Ради соблюдения приличий на время отсутствия Джулии для младших сестер была нанята компаньонка – обедневшая родственница леди Каупер.
Теперь, чтобы чувствовать себя вдали от дома более или менее спокойно, Джулии оставалось лишь поговорить с Элизабет об ее планах в связи с постигшим ее друга несчастьем. Однако в ответ на все расспросы Элизабет заявила, что никаких планов нет: она, конечно, могла наобещать сестрам с три короба – отрезать косу, тайком пробраться в Алжир, – но, в конце концов, не такая же она дура, чтобы все свои обещания выполнять. Впрочем, глядя на сестру, Джулия и сама видела, что она стала гораздо спокойнее, чем пару дней назад. Видимо, она смирилась с тем, что у нее нет возможности облегчить страшную участь своего друга. Что ж, по крайней мере, можно было не волноваться о том, что Лиззи выкинет какую-нибудь глупость.
Прощаясь, сестры плакали, а Каролина сказала вслух то, что все знали, но до сих пор как-то не придавали значения: после маминой смерти сестры еще ни разу не разлучались, ни на один день.
– Вот и все, – прошептала Аннабелла, выразив этими словами повисшую в воздухе грусть. – Теперь мы никогда уже не будем вместе, как раньше. Я это знаю.
У Джулии мурашки пробежали по спине, и она обняла заплаканных сестер, всех троих по очереди. Она тоже это знала – то ли оттого, что ей самой так хотелось быть с Эдвардом, то ли из-за Элизабет, тосковавшей по другу, то ли из-за Каролины, которая под бременем ответственности вдруг повзрослела и стала как будто даже выше ростом. Как бы то ни было, но, садясь в карету, Джулия понимала, что, когда они с сестрами встретятся в следующий раз, все уже будет не так.
Как загадочна и непостижима жизнь, думала она, покачиваясь на сиденье и не отрывая взгляда от сестер: с каждым оборотом колес их силуэты все больше сливались между собой. Жизнь казалась ей сейчас чередой не связанных между собою встреч, разлук, хороших и дурных поступков, ослепительных и тусклых дней. Вот и ей приходилось сегодня прощаться со своими родными, со страной, в которой прожила всю жизнь. Что-то ждет ее в чужом, незнакомом Брюсселе?
25
Сэр Перран отдернул легкую прозрачную занавеску и выглянул из окна своей спальни. Перед ним лежала западная окраина Брюсселя – нидерландской столицы. На булыжные мостовые, на крыши домов, построенных в стиле барокко, падали косые лучи заходящего солнца. На протяжении многих веков центр столицы составляли Верхний и Нижний города, которые еще недавно отделялись от окраин крепостным валом. Вал был длиною в пять миль и имел семь ворот. Но несколько лет назад Бонапарт приказал его снести, и теперь на его месте проходили широкие улицы, а Верхний и Нижний города начали постепенно сливаться с прочими районами столицы.
Обыкновенно сэр Перран, как и вся приезжая европейская аристократия, снимал для себя комнаты в Верхнем городе. На сей раз, однако, он предпочел поселиться неподалеку от площади Гранд-Пляс в Нижнем городе, где его никто не знал. В Верхнем городе светская жизнь била ключом, особенно сейчас, когда вся Европа готовилась к нанесению ответного удара по Бонапарту. Человеку такого ранга, как сэр Перран, наивно было бы рассчитывать, что он сможет остаться там незамеченным.
Кроме того, он предпочитал, чтобы племянник не знал о его приезде – во всяком случае, пока.
От солнца, которое медленно клонилось к закату, взгляд сэра Перрана скользнул вниз, к линии горизонта между домами. На несколько миль к югу и к западу от Брюсселя тянулся так называемый Суанский лес – буковый лес, посаженный еще при австрийских Габсбургах. За ним располагалось обширное поле, на котором, по всем сведениям, союзники должны были скоро сойтись с французами в решающей схватке. Вот уже несколько дней сэр Перран, как и все в Брюсселе, пытался угадать, с какой стороны появится Наполеон со своими войсками. Пока что прусские и объединенные британско-голландские армии заняли все подступы к столице с юга.
Каждый день из Англии прибывали все новые и новые силы. Полки – ветераны Пиренейской кампании только что приплыли из Америки, но были уже здесь. У одного только Блюхера, командующего прусскими войсками, было сто тринадцать тысяч солдат да еще тысяч восемьдесят у Веллингтона. Даже в таком составе союзники предположительно превосходили французов числом, а ведь, по слухам, в сторону Брюсселя уже двигалось полумиллионное подкрепление, составленное из армий других европейских держав.
Поэтому, уверяли все, Брюсселю ничего не грозит. Однако сэр Перран имел на этот счет несколько иное мнение, в равной степени опиравшееся на сведения его шпионов и на его собственное природное чутье. Бонапарт, считал он, не может не знать о столь крупномасштабной переброске сил, поэтому здравый смысл подскажет ему нанести удар раньше, чем они доберутся до Брюсселя, то есть в самые ближайшие дни. Дело осложнялось еще тем, что союзники, возможно, несколько переоценивали свое численное превосходство.
Глубоко втянув носом теплый влажный воздух, сэр Перран ощутил внутри легкое покалывание, как от грозовых разрядов. Однажды он уже испытывал нечто подобное. Это было давно, когда он плыл на одном из своих торговых судов по восточным морям. Помнится, спустя час после того, как он заметил в воздухе вот такую же странность, на них обрушился тайфун, и судно много часов подряд взлетало и кружилось на гигантских волнах, как беспомощный осенний листок. Команда в полном составе боролась со стихией, нескольких матросов смыло за борт. Когда тайфун прошел, сэр Перран от усталости повалился прямо на палубе и уснул мертвым сном. На другой день он проснулся от того, что солнце напекло ему шею и спину. На море был мертвый штиль.
И сейчас ему казалось, что тайфун вот-вот обрушится на этот город и на солдат, безмятежно пирующих в нем. Война уже маячила над вершинами буков, и ее очертания казались сэру Перрану такими же зримыми, как облака над горизонтом. Будь он моложе, он бы, подобно своему племяннику, насладился беспощадностью предстоящей битвы.
Племянник, Эдвард Блэкторн.
Будь он проклят!
Ничего, скоро сэр Перран сведет с ним счеты, если, конечно, Господь не сделает этого раньше.
