Джулии растереть ему грудь и так пропотел, что ночью ей пришлось встать и переменить простыни. В котором часу это было?

Ночь, как и минувший день, оказалась для итальянца насыщена телефонными разговорами. Он стоял, закутавшись в одеяло, и ждал, пока Джулия перестелет кровать, как вдруг услышал внизу звонок и в полудреме решил было, что это будильник на кухне. Затем подумал: что-то стряслось с Кэнкенненом, сбросил одеяло, накинул халат и заспешил вниз по лестнице.

Аппарат трещал так настойчиво и тревожно, что Чарли даже не включил электричество, и бар по- прежнему был освещен только отблеском уличного фонаря, проникавшим через дверную фрамугу.

— Хэлло, Чарли! Это ты, старина?

Звонил не Кэнкеннен, а Луиджи, которого, видимо, рассмешил вопрос приятеля в ответ на его «хэлло».

— Который час?

— Здесь половина двенадцатого; у вас, если не ошибаюсь, — уже второй. Я тебя разбудил?.. Ну ничего.

Судя по голосу, Луиджи был бодр и весел; в трубке слышались музыка, звон бокалов, голос и смех, преимущественно — женщин.

— Ты не знаком с Гэсом, но это не важно. Он один из лучших моих клиентов. Алло! Ты меня слышишь?

Джулия спустилась в бар, набросила на плечи мужа одеяло, потом усадила и надела ему носки.

— Гэс из Сент-Луиса… Выбился в люди и теперь, бывая в Чикаго, обязательно заглядывает ко мне распить бутылочку. Он хочет с тобой поговорить. Передаю трубку.

— Хэлло, Чарли! Друзья моих друзей — мои друзья.

Заранее знаю: ты — парень что надо. Жаль, что по телефону выпить вместе нельзя — у нас тут такое шампанское, какого я отродясь не пробовал.

— Мировое! — поддакнул голос подвыпившей женщины.

— Не обращай внимания, Чарли. Это Дороти… Нет, Дороти, дай нам со стариной Чарли поговорить о деле…

Я насчет твоего знакомого, Чарли, ну того, чей портрет Луиджи вывесил в баре. Этот клоп — изрядная гадина.

Я сразу сказал Луиджи: «Остерегайся этой птички, друг».

Нам в Сент-Луисе знакомство с ним недешево встало. Не помню, сколько уж лет прошло, но его до сих пор не забыли. Кличка у него была Адвокат. Он действительно здорово разбирается в законах. Права практиковать не имел, но консультации у нас давал — обычно в барах, дансингах, дешевых ночных клубах. Представляешь уровень? Там всегда есть такие, кто нуждается в совете, а в солидную контору обращаться не хочет… Алло?

Слушаешь, Чарли?

Бармен услышал, как говоривший переспросил:

— Я не перепутал? Парня зовут Чарли?.. Алло! Это я тебе рассказываю, чтобы ты держал с ним ухо востро.

Консультации он превращал вроде как в ловушки: выпытает у человека подноготную и давай его шантажировать.

Возился он главным образом с бедными девчонками — та не зарегистрирована, у этой неприятности… Что тебе, Луиджи? Не советуешь касаться таких вещей по телефону?.. Да я и так обиняками говорю!.. Ты меня понимаешь, Чарли?.. Вот и хорошо. Сам я такими делами не занимаюсь. У меня самый что ни есть честный бизнес — строительство. Бульдозеры и прочий тарарам. Но у меня приятель интересовался одной семнадцатилетней малышкой.

Однажды он съездил с ней на ту сторону Миссури[18] и сдуру записал ее в гостинице как свою жену. Не знаю уж, сколько он заплатил Адвокату, чтобы выпутаться из этой истории. Если он, сволочь, еще в твоих краях, расквась ему рожу, да поскорее: ничем другим его не проймешь. За этим я тебе и звоню. У нас ребята так и поступили. Собрались втроем и поучили его жить.

Поймали ночью, раздели донага, отходили как следует и швырнули в реку, предупредив: встретят еще раз — сделают то же самое, только камень к ногам привяжут.

Тогда он и исчез.

— Давно?

— Года два будет… Конечно, детка, спроси.

— Что у вас за погода? — вклинился женский голос. — Вы ведь на побережье?

— Море отсюда в сорока милях. Сейчас идет снег.

— Благодарю.

— Алло, Чарли! — взял трубку Луиджи. — Теперь ты в курсе. Подробно напишу, когда улучу время. Во всяком случае, начинаю верить, что Алиса была права.

Кстати, она заезжала сюда. Посмотрела на снимок и сразу заказала двойной «манхаттан»… Спокойной ночи, братишка.

— Спокойной ночи! — крикнул в трубку клиент из Сент-Луиса; он, видимо, подливал себе шампанского.

Утром Чарли окончательно слег: он проснулся с температурой, и Джулия, не спрашивая его согласия, вызвала врача. Словом, ночной столик бармена оказался заставлен лекарствами, которые надлежало принимать каждые два часа, здоровенным графином лимонада, напоминавшим ему гриппозные дни в детстве, и тошнотворным овощным отваром.

Он вынужден был догадываться о приходе и уходе клиентов по доносившемуся из бара шуму, и каждый стук входной двери вырывал его из полузабытья, в которое он порой впадал. В часы, когда должен был появиться Джастин, Чарли стучал в пол, вызывая Джулию, и та прибегала, совершенно запыхавшись: в ней сто шестьдесят — сто семьдесят фунтов, а лестница винтовая.

— Что он говорил?

— Спросил, не уехал ли ты. Я ответила — нет.

— Знает, что я слег?

— Да. Желает тебе поправиться к праздникам.

— Ему-то что до меня?

— Потом дочитал газету и ушел.

Он — это был, конечно, Уорд, имя которого Чарли избегал по возможности произносить.

— Ни о чем другом он не говорил?

— Нет.

— Ты не нагрубила ему?

— Только напомнила, что окурки не надо бросать на пол — в баре хватает пепельниц.

— Саундерс не заглядывал?

— Сегодня утром — нет.

— А Гольдман?

— Тоже. Были только ребята из транспортной конторы — выпили по стаканчику на ходу. Еще — доставщик пива. В подвале порядок. Звонили насчет скачек. Я ответила, что сегодня их не будет.

— Но это же не правда!

— Ничего, перебьются! Сейчас я принесу тебе отвар.

Постарайся не раскрываться.

— Сперва дай мне сигареты.

— А что доктор сказал?

— Да я всего раза два затянусь — вкус лекарства надо отбить: очень противное.

После отвара Чарли уснул, и ему приснился Майк в арестантской одежде. Но одежда была какая-то странная, полосатая, придававшая Юго сходство с осой, да и тюрьма ненастоящая. Все это происходило в огромном, сплошь застекленном, как казино, здании на берегу моря.

Там собралось множество женщин и детей, несколько подростков и какой-то старик, похожий на