— Хорошо. Все хорошо.

Он готов был поклясться, что на этот раз Баскен пришел не для покупки книг, хотя и держал одну в руке.

— А как Джина?

Иона покраснел. Пытаясь это скрыть, покраснел еще сильнее и почувствовал, что у него горят уши.

— Думаю, у нее тоже все хорошо.

Баскен был на несколько лет моложе его; родился он на другом берегу канала, в одном из домов, окружающих кирпичный завод. Он часто появлялся на рынке, и если у кого-нибудь из торговцев случалась кража, занимался ею, как правило, он.

— Ее нет?

Иона помедлил, сказал «нет», а потом, словно бросаясь головой в омут, выпалил:

— Она ушла в среду вечером, сказав, что идет посидеть с малышом Клеманс, дочки Анселя. С тех пор не вернулась, и я ничего о ней не знаю.

Ионе полегчало, потому что он сказал наконец правду, раз и навсегда разделался с историей про поездку в Бурж, которая его преследовала. Баскен слыл рассудительным и порядочным человеком. Иона слыхал, что у него пятеро детей и что его жена, болезненная светлая блондинка, на самом деле крепче многих сильных с виду женщин. На Старом Рынке вообще можно по услышанным там и сям разговорам узнать все о человеке, которого в глаза не видел. Иона не знал г-жу Баскен, жившую в маленьком доме на окраине города, но, вероятно, встречал ее, когда она ходила за покупками.

Инспектор не хитрил с ним, не старался в чем-то уличить. Он спокойно стоял у прилавка с книгой в руке, словно покупатель, болтающий о дожде и хорошей погоде.

— У нее был с собой багаж?

— Нет, ее чемодан наверху.

— А платье, одежда?

— Она ушла в одном красном платье.

— А пальто?

Не следует ли из этих слов, что Баскен знает больше, чем кажется? Иначе с какой ему стати думать о пальто?

О пальто подумал Фредо, это так, но лишь после того, как обшарил спальню. Выходит, в полицию сообщил Фредо?

— Оба ее пальто тоже в шкафу.

— У нее были с собой деньги?

— Если и да, то немного.

Сердце Ионы колотилось в стесненной груди, и он с трудом сохранял естественный тон.

— У вас нет даже представления, куда она могла отправиться?

— Никакого, господин Баскен. В среду в половине первого ночи я так забеспокоился, что дошел даже до дома Клеманс.

— Что она вам сказала?

— Я не зашел к ним. Свет не горел. Я подумал, что они уже спят, и не захотел беспокоить. Надеялся, что Джина вернулась другой дорогой.

— Вы кого-нибудь встретили?

Этого вопроса Иона боялся больше всего, потому что понял — речь идет об алиби. Он отчаянно попытался припомнить, потом обескураженно признался:

— Нет. По-моему, нет. — И тут же добавил:

— На Буржской улице я слышал разговор какой-то пары, но не разглядел их.

— Вы никого не встретили по дороге?

— Не знаю, не обратил внимания. Я думал о жене.

— Постарайтесь вспомнить.

— Стараюсь.

— Мог вас видеть кто-нибудь из окна?

— На углу улицы Премонстрантов и Двух Мостов в чьем-то окне горел свет, — возликовал Иона.

— В чьем?

— Не знаю, но могу показать дом.

— Окно было открыто?

— Нет. Кажется, нет. Штора была опущена. Я даже подумал, не болен ли кто-нибудь в доме.

— Почему вы об этом подумали?

— Просто так. Было очень тихо…

Баскен наблюдал за ним с серьезным видом, но без суровости или неприязни. Со своей стороны Иона счел естественным, что тот выполняет свои обязанности; пусть уж лучше это будет Баскен, чем другой. Инспектор обязательно поймет.

— Джине уже случалось… — начал он смущенно.

— Знаю. Но она никогда не пропадала по четыре дня, верно? И всегда был кто-то, кто знал, где она.

Что он хочет этим сказать? Неужели это означает, что, убегая из дому. Джина ставила кого-то в известность — отца, например, или подругу, вроде Клеманс?

Баскен сказал это намеренно: он знал, что говорит, знал, кажется, даже больше, чем Иона.

— Вы поссорились в среду?

— Мы никогда не ссорились, клянусь вам.

Г-жа Лальман, мать юной калеки, пришла обменять книги; разговор прервался. Слышала ли она сплетни?

Похоже, она знакома с инспектором, во всяком случае, знает, кто он, потому что смущенно попросила:

— Дайте мне что-нибудь в том же духе.

Поняла ли она, что букиниста попросту допрашивают? Чувствуя себя лишней, она поспешно ушла, а Баскен поставил книгу на полку и закурил.

— Не ссорились, даже когда она ночевала не дома?

— Даже тогда. Я ни разу ни в чем ее не упрекнул, — сказал Иона с нажимом.

Полицейский нахмурился, и Иона понял, что в это трудно поверить. И все же он сказал правду.

— Вы хотите сказать, что вам это было безразлично?

— Меня это огорчало.

— И вы не желали, чтобы она это видела?

Он заметил в глазах у Баскена настоящее любопытство, в котором, похоже, не было ничего профессионального, и ему захотелось, чтобы тот до конца понял его мысль. Лицо Милька покрылось испариной, очки запотели.

— У меня не было в этом необходимости. Она это знала. На самом деле она стыдилась, но ни за что не хотела этого показывать.

— Джина стыдилась?

Вскинув голову, Иона почти закричал — настолько он был убежден в своей правоте:

— Да! И было бы жестоко заставлять ее стыдиться еще больше. Это ни к чему бы не привело, понимаете?

Она не могла иначе. Такой уж она родилась…

Пораженный, инспектор смотрел на Иону, и на одно мгновение у того появилась надежда убедить собеседника.

— У меня не было никакого права упрекать ее.

— Вы ее муж.

— Конечно, — устало вздохнул Иона. Он понял, что начал надеяться слишком рано.

— Сколько раз такое случалось за два года? Ведь вы женаты уже два года, не так ли?

— Да, в прошлом месяце исполнилось два. А сколько раз — я не считал.