Я живу в своем мире, в своем коконе. Я не считаюсь ни с кем, даже с самой собой.
У меня болят кости, волосы, зубы, которые ужасно шатаются от воспаления десен. Я даже не могу укусить яблоко. И я придумываю новую формулу компенсации, такую же странную, как голодная диета. Получать две тысячи калорий в день при помощи зонда плюс нормальная еда — мне кажется это глупым. Я думаю: «Вместо того, чтобы заглатывать две тысячи калорий из мешков, я лучше доставлю себе удовольствие, съев плитку шоколада, например того, что спрятан в моей комнате с Пасхи».
Я тайком забываю мешок или куда-нибудь опустошаю его и съедаю вместо этого плитку шоколада. По крайней мере, я наслаждаюсь. Но проблема заключается в том, что, проглотив плитку шоколада, я тут же съедаю еще две, а на следующий день у меня начинаются боли в печени.
И в конце концов я пускаюсь во все тяжкие. Это уже не приступ боли в печени, это пищевое безумие.
Я одна дома. Июль. Полдень. Мама на работе, папы нет, сестра Кло пошла гулять в парк Астерикс, маленькая Жанна у тети. Я хозяйка в доме. Я начинаю с замороженной паэльи, после секундного сомнения продолжаю большим йогуртом в 150 мл, потом проглатываю макси-каппучино с молочным шоколадом и хрустящей карамелью в сопровождении двух кексиков «мадлен». Я чувствую, что теряю контроль над ситуацией, я не могу остановиться. Я буквально объедаюсь — пирожные «черные головы», шоколадные пирожные «роше», пирожные «бастонь» и все, что попадает мне под руку, типа еще каких-то шоколадных пирожных. До тех пор пока я не почувствую перенасыщения. Я пропала, Жюстин перешла границу, отделяющую ограничительную анорексию от анорексии компульсивной. Я слишком долго была лишена слишком многого. Гастунэ охранял меня от этих припадков, но вот уже две недели, как змея снова контролирует положение. У меня скачет настроение, меня преследуют навязчивые идеи, меня надолго охватывает чувство вины, в эти периоды я ощущаю себя настолько никчемной, что смертельно себя ненавижу. Мои родители делают, что могут, без них, руководимая не оставляющей мое сознание змеей, я давно бы погибла. Змея нашла новый способ вредить мне: «Давай, ешь, глотай, объедайся до умопомрачения! Что хорошего в этих питательных мешках, там нет ни шоколада, ни сахара, ни пирожных…»
На каникулы мы уезжаем на юг, и змея вспоминает про мороженое. После обеда я говорю родителям:
— Я спокойно посижу с мешком в номере, не хочу торчать на пляже с насосом.
И бегу в город покупать рожки с четырьмя шариками мороженого, рогалики, все, что нахожу сладкого, все, в чем нет ни витаминов, ни протеинов, ни минеральных солей. Короче, прямую противоположность тому, что находится в мешках. Я возвращаюсь на пляж к семье с огромным животом. Мама спрашивает:
— У тебя такой огромный живот, ты что сделала?
— Да это от мешка у меня живот надувается.
Мама не верит мне, но молчит, догадываясь, что у меня начался цикл нарушения режима питания. В больнице это называется НРП.[1]
Для того чтобы удовлетворить свою манию, я трачу все сбережения. В период анорексии я применяла по отношению к деньгам, которые не тратила, формулу: «Анорексия во всем». И у меня скопилось целых двести пятьдесят или триста евро. Я спускаю все во время каникул. Каждый день я иду в город и объедаюсь сластями. Особенно мороженым. Вначале просто идея, образ еды пронизывал мое сознание. В теле ничего не происходило, я всего лишь думала о том, что ничего другого я сделать не могу. Я сижу одна с трубкой в носу в уголке пляжа, дефилировать в купальнике я не собираюсь, да и в волны прыгать перед всеми не стану. Мне скучно. Что делать? Пойду поищу чего-нибудь вкусненького. К тому же, во мне нарастает протест против принудительного питания. Я не гусь, я «им» докажу, что ем то, что хочу.
Я так долго не ела сладкого и так о нем мечтаю!
Со второго месяца питания через зонд (а оно прописано на четыре месяца) скатываюсь в ад навязчивых идей. Я могла бы сказать: «Я больше так не могу, я хочу действительно есть, нормально, как все». Но мне бы никто не поверил. Особенно профессор, знающий цену лжи и обещаниям. Он столько раз говорил:
— Ты не способна есть нормально.
Он прав. Есть нормально — это не объедаться шоколадом, ванильным кремом или мороженым. Эффект получился обратный. Родители видят, что за столом я ем немного. Они не знают, чем я набиваю живот кроме этого, не знают они и о моем обмане с мешками. Они чувствуют какой-то подвох: за два месяца я так или иначе прибавила десять килограммов. Вернувшись из отпуска в сентябре, они информируют об этом профессора, а он обнимает меня за шею в коридоре и уводит в кабинет.
— Так дело не пойдет, у тебя в голове все смешалось, надо искать выход.
И я сама признаюсь в том, что каникулы прошли плохо. У меня ужасные компульсивные приступы, я переходила от бреда по мороженому к депрессии, такой же ледяной, как и само лакомство. Мне кажется, что мама больше не занимается мной, ссоры с ней становятся все ожесточенней и агрессивней, она меня больше не понимает и бросает в тумане моего одинокого существования. И это я еще не все рассказываю. Я никогда не рассказываю всего, например, о вылитых в раковину или в туалет мешках. Но они, наверное, догадываются.
— Помогите мне, я не знаю, что делать.
— У меня есть место в больнице для тебя. Ты можешь лечь в четверг.
На другой день, во вторник, начало школьных занятий. Я должна остаться на второй год, потому что после успешного первого триместра я пропустила два следующих.
Я не знаю, что ответить. Теперь мне шестнадцать лет, меня не положат в отделение педиатрии с малышами. Нами, мной и моим питательным зондом займется отделение профессора, со своими врачами и своими правилам и, госпитализация минимум на три недели, максимум — на десять. Ни родители, ни руководитель отделения выбора мне не оставляют.
Я хочу начать во вторник занятия, как все, символически, чтобы обозначить свою принадлежность к новому классу. Мне дают эту отсрочку. Я не говорю главного. Мне нужно показаться в лицее, предупредить преподавателей о том, что я больна, продемонстрировать свой зонд для того, чтобы мне задали вопросы, чтобы меня пожалели. Я испытываю непреодолимое желание оказаться в центре внимания, выставить напоказ свою болезнь, как флаг. Это своего рода освобождение.
В начале лета в июле 2005 года, при появлении Гастунэ, я создала блог в Интернете, что-то вроде личного интерактивного дневника для того, чтобы рассказать о своей болезни, чтобы выплеснуть все свои чувства необычным и сознательно откровенным образом. Так в сети появилась другая Жюстин, сначала застенчивая, а затем все более заметная, иногда веселая, иногда грустная, болтливая и большую часть времени иронизирующая сама над собой.
Вернувшись с каникул, я обнаружила массу ответных посланий, ободряющих и поддерживающих меня в борьбе против проклятой змеи. Я чувствую себя не такой одинокой, мне становится легче найти общий язык со сверстницами. Видимо, свободный обмен мыслями при помощи клавиатуры компьютера сглаживает отсутствие общения в реальной жизни. Жюстин плачет, Жюстин смеется, а теперь еще Жюстин и шутит. Она полна надежды на выздоровление.
Удивительно, но мой случай совсем не единичен. Я никогда не подумала бы, что получу столько откровений из всех уголков Франции, и даже из-за границы, от новых друзей, страдающих анорексией. В первый же день 194 комментария появились на моем сайте! И это было только начало. За два месяца мой сайт посетили 1759 человек, 1301 — только за август месяц! С ума сойти! Как радостно, радостно получать эту манну ободрения и участия.
В сентябрьскую среду 2005 года, накануне моего отъезда в больницу вместе с Гастунэ, его насосом и питательными мешками, меня оставляют сторожить сестер дома и я уезжаю на велосипеде для того, чтобы совершить огромную глупость. Безумную. Тогда я не понимала, зачем это делала. Я не знала что подлая болезнь приводит к «этому». И «это» я никогда не забуду.
