пианист ты дерьмовый. Здоровой рукой ты и с шарманкой не справишься. Да и с девушкой, я уверен, не попадешь в цель, ей бы настоящего мужчину для сравнения.

– Возможно. – Шон стоял как вкопанный, в выжидательной позе.

Единственная надежда – безумие старика. Он вопреки всем правилам развлекается, дразнит Шона, подбрасывает мешочек с бриллиантами, а мог уже давно разделаться с Шоном, если он здесь для этого. Шон чувствовал себя на краю пропасти.

Взгляд Шона переместился с мешочка на горилл и обратно. Внезапно мешочек выскользнул из рук старика и упал на асфальт. Шнурок развязался – бриллианты высыпались на мостовую, словно сверкающие слезы. Эллис по сигналу бросилась на землю, и Шон, не вынимая из кармана револьвер, выстрелил в двух горилл. Они не успели среагировать и, как пустые мешки, осели на асфальт. Потом он посмотрел на старика, который, странно улыбаясь, тянулся за своим талисманом. Пуля Шона прострелила ему голову, когда он был уже мертв. Жизнь покинула его в тот момент, когда он уронил мешочек. Джо Ла Манна сделал единственно возможное – отжал газ, машина рванулась вперед, оставив на пустынной улице три трупа.

Шон наклонился к Эллис.

– Как дела?

– У тебя в плаще дырка, – заметила она, словно это было сейчас самым важным. Она поднялась и посмотрела на убитых. – Почему? – спросила она.

– Их жизни за мою. Никаких личных счетов.

– Тебя упрячут в тюрьму?

– Нет. Если ты дашь показания, что я защищался от нападения. А сейчас быстро уходим. Лучше, чтобы нас здесь не застали. Тогда до нас вообще не доберутся.

В конце переулка показалась массивная фигура Арта Бухмана, полицейского, связанного с Лателлой, он вошел в телефонную будку, чтобы сообщить о происшедшем. Розоватые лучи зари заиграли на верхушках небоскребов.

Хосе опустил телефонную трубку и посмотрел на ручные часы-хронометр. Четыре утра. Он раздумывал. Разбудить Фрэнка и рассказать о происшедшем или подождать, пока он сам проснется, и сообщить сразу и хорошую, и плохую новости. Хосе раздвинул шторы, комната озарилась рассветными лучами. Собаки спали под навесом в глубине сада. Легкий бриз доносил свежесть и запах океана.

Хосе облегченно вздохнул. Прошла кошмарная ночь, но его по-настоящему огорчил результат расследований Арта Бухмана. Фрэнк наверняка расстроится, когда тоже узнает о них.

Хосе решил, что лучше не откладывая сообщить Фрэнку новости, и поднялся на второй этаж. Фрэнк уже проснулся и надел спортивный костюм. Он был чисто выбрит – в воздухе стоял свежий аромат его любимого одеколона, который он заказывал, как и сигары «Давыдофф», в Лондоне. Фрэнк зашнуровывал кроссовки.

– Кто звонил? – спросил он.

– Бухман.

– Какие новости?

– Плохие.

Фрэнк поднял голову и пристально посмотрел на Хосе.

– Выкладывай! – негромко сказал он.

– Тони Кроче продал тебя Кинничи. Ничего не скажешь, гнусная новость. Фрэнку показалось, что в воздухе звучат раскаты наглого смеха. Лицо его окаменело, только глаза метали гром и молнии. Значит, Тони хотел его смерти. Фрэнк помнил его парнишкой, когда он приехал в Нью-Йорк и выглядел моложе своих двадцати лет. Тогда он очаровал Фрэнка дружелюбной улыбкой и взглядом, исполненным восхищения. Он с достоинством носил свой праздничный старомодный костюм, из которого вырос – рукава были коротки, пиджак жал.

– Дон Джованни Колозимо шлет вам привет, – сказал он тогда, представляясь своему авторитетному соотечественнику на заводе радиоаппаратуры «Лателла радио сет». – И подарок. – Тони протянул аккуратно упакованный сверток. – Это святая вода из церкви Мадонны на мысе Сан-Вито.

Фрэнк оценил подарок. Он верил в чудотворную Мадонну. Когда Лателла протянул руку за свертком, Тони поцеловал ее в знак послушания и почтения. Обращаясь к Фрэнку, он назвал его «земляк» – так на Сицилии зовут влиятельных людей, у которых просят помощи и покровительства.

Фрэнк улыбнулся, ему пришлась по душе восхищенная непосредственность Тони.

– Здесь нет «земляков», мой мальчик, но по мере возможности я тебе помогу. Из уважения к моему другу Колозимо. Ты умеешь располагать людей, и тебе действительно нужна помощь.

– Я буду вам вечно благодарен, – пообещал парнишка.

Антонио Кроче прозвали Тони, в трудные годы он был надежным и усердным исполнителем. Надо было защищаться от еще сохранившихся ирландских банд, которым покровительствовали соотечественники- полицейские, от безжалостных итальянских преступников, которые грабили и убивали людей своей же крови – невежественные убийцы, готовые на все за жалкое вознаграждение. К счастью, существовали Лателла, Джонни Торрио, Альберт Кинничи, Сальваторе Маранцано и некоторые другие дальновидные люди, наделенные здравым смыслом и духом предпринимательства. Просвещенная элита понимала, что деньги должны поступать не от краж и ограблений, а от организованного бизнеса. В начале двадцатых годов Торрио первым заработал в Чикаго астрономическую сумму на контрабанде алкогольных напитков. Альберт Кинничи сделал то же самое в Нью-Йорке, организовав, кроме того, лотереи и сеть публичных домов. Естественно, не обходилось без кровопролитий. Прогресс требует жертв – происходили вооруженные стычки, летели многие головы. Когда Тони приехал с Сицилии, худшее было уже позади. Насилие применяли в случае крайней необходимости. Бизнес процветал. Фрэнк Лателла, молодой и прозорливый, сделал Тони своим доверенным лицом и считал его родственником и другом. Тони разбогател, обтесался, приобрел вкус к хорошей одежде. Видимо, его мучила жажда власти, невозможность быстро завоевать ее собственными средствами, и он стал вступать в опасные альянсы.