– Ты сошел с ума. У нее оспа. Не смей ходить к ней.
– Нет, я пойду к ней. Ей очень плохо. И она хочет видеть меня.
– Ты не пойдешь туда! – взяв сына за руку, сказал Филипп. – Разве ты не знаешь, как это опасно?
– Какое мне дело до опасности? Я знаю только то, что она больна. А я ее друг.
– Ступай в свои апартаменты.
– Не пойду. – Карлос нахмурился. – Пустите меня! Мне нужно видеть ее.
– Карлос, успокойся.
– Вы не можете мне запретить. Я… я ее друг.
– А я ее супруг, – сказал Филипп.
Подозвав к себе двоих стражников, он велел им отвести дона Карлоса в его апартаменты и вплоть до особого распоряжения не выпускать оттуда.
Карлос с ненавистью посмотрел на отца. Двое дюжих охранников взяли его под руки и повели по коридору, а Филипп отворил дверь в покои королевы.
Она открыла глаза и через силу улыбнулась. Взмахом руки он отослал прочь лекарей и прислугу. Ему не хотелось, чтобы они стали свидетелями сцены, которая могла разыграться в этой комнате.
Происходящее она осознавала ровно настолько, чтобы понимать, какой опасности он подвергался, войдя к ней.
– Вам нельзя находиться здесь, – сказала она.
– Изабелла…
Он смутился и замолчал. Затем продолжил:
– Изабелла, я хотел сказать вам… И снова замолчал.
Она улыбалась, но смотрела на Филиппа каким-то мутным взглядом – и даже как будто не на него, а на кого-то, стоявшего за его спиной. Он оглянулся – там никого не было.
– Изабелла, – наконец сказал он, – не умирайте. Вам нельзя умирать.
– Да… – чуть слышно прошептала она. – Нужное еще многое сделать… для Франции.
– Изабелла, посмотрите на меня. Я пришел, чтобы поговорить с вами.
В ее глазах что-то прояснилось.
– Вам нельзя оставаться здесь! – воскликнула она. – Вы можете заразиться и умереть!
Теперь настала его очередь не обращать внимания на ее слова. Взяв руку Елизаветы, он поцеловал ее.
– Вы знаете, почему я пришел? – спросил он. – Я подумал, что вы почувствуете себя лучше, если увидите меня.
– Вам нельзя было приходить… Но вы очень добры ко мне… очень добры.
– Пожалуйста, Изабелла, постарайтесь… сделайте все возможное, чтобы поправиться… Не для Франции – для меня. Когда вы поправитесь, мы будем счастливы. Мы будем счастливы, Изабелла.
Казалось, она уже не слышала его слов. Поэтому он прошептал:
– Изабелла, я люблю вас. Поверьте, люблю вас, моя маленькая девочка.
Узнав о болезни Елизаветы, Екатерина де Медичи послала за небезызвестными братьями Космо и Лоренцо Руджери. Вскоре те приготовили мазь для втирания в кожу. Эта мазь со всеми необходимыми инструкциями по ее применению была незамедлительно переправлена в Испанию. Примечательно, что в сопроводительном письме Екатерина приказала французским служанкам своей дочери, обычно принимавшим всю почту с родины, уничтожить содержимое посылки сразу после выздоровления испанской королевы.
За здоровье Елизаветы она беспокоилась всегда – не только в эти тревожные дни. Дело в том, что почти все дети Екатерины страдали одним и тем же заболеванием кожи – державшимся в строгом секрете, – которое их мать считала проявлением наследственного недуга, послужившего причиной смерти ее свекра, Франциска Первого, и прозванного во Франции английской болезнью.
Как только Елизавета стала поправляться, Екатерина написала ей:
Получив это письмо, молодая королева, уже достаточно окрепшая, снова слегла в постель. Служанки никак не могли понять причину ее переживаний. Они давали ей в руки зеркальце и не уставали повторять, что ее хорошенькое личико стало таким же чистым, каким было до болезни.
– Это все благодаря вашей матушке, – говорили они. – Если бы не ее мазь, неизвестно, что стало бы с вашей чудесной кожей.
Однако мысли о матери, как это ни удивляло служанок, ничуть не утешали королеву.
Разумеется, Елизавета не могла не радоваться своему выздоровлению – и в то же время, помня о ежедневных визитах Филиппа, представлявших смертельную опасность для него самого, она чувствовала свою вину в том, что не сказала ему о наследственном пороке, грозившем разрушить ее семейную жизнь.
Он по-прежнему навешал ее – приносил баснословно дорогие подарки, садился на постель, брал ее за руку и заботливо расспрашивал о ее самочувствии, – но она не осмеливалась начать разговор об этом, потому что не смела ослушаться своей матери.
