— Где заяц?

Каартинен отшатнулся к стене. В испуге он уставился на Ватанена, который сжимал в руках винтовку, и стал сбивчиво, испуганно объяснять, что ничего не знает о зайце. Он рано ушел из сторожки и не посмел разбудить хозяина, который спал крепким сном.

— Брешешь! Зайца сюда, сейчас же!

Каартинен забился в угол.

— Да на что он мне сдался… — пытался защищаться он.

— Зайца давай! — ревел Ватанен. Каартинен продолжал запираться, Ватанен потерял терпение. Бросив винтовку на стол, он подскочил к Каартинену, схватил его за ворот и, приподняв, прижал к стене.

— Хоть убей, не отдам! — вырвалось у Каартинена. От этих слов Ватанен пришел в бешенство. Дико крича, он рванул Каартинена на себя и, словно куклу, швырнул на пол. Тут же, не давая ему опомниться, врезал в челюсть — аж захрустело; бедняга инструктор во весь рост растянулся на полу. Стало тихо, слышно было только тяжелое дыхание Ватанена.

Но тут же послышались и другие звуки. Через раздаточное окно из кухни доносилось приглушенное царапанье и легкое шуршанье. Ватанен выбежал на улицу, оттуда вбежал в кухню, стал открывать дверцы шкафов. На пол вывалился заяц со связанными лапами. Его заяц!

Перерезав ножом веревку, Ватанен с зайцем на руках вернулся в жилую половину, где Каартинен приходил в себя после удара.

— И что это значит? — спросил он Каартинена тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Рассказ Каартинена был длинным и очень странным.

Детство его прошло в религиозной семье. Ревностные верующие, его родители решили, что сын обязательно должен стать священником. По окончании гимназии мальчика отправили в университет Хельсинки на теологический факультет. Но учеба не удовлетворяла нежного юношу: он не мог уверовать в лютеранское учение так, как следовало бы. Его грызли сомнения, он был далек от теологии и приходил в ужас при мысли, что когда-нибудь ему придется, не веря самому себе, нести Божье слово пастве. Невзирая на религиозные чувства родителей, он бросил изучение теологии и поступил в семинарию Кемиярви, выпускавшую учителей. Конечно, и там ему пришлось иметь дело с лютеранским учением, но доминирование Иисуса Христа ощущалось гораздо меньше, чем в Хельсинки. Через некоторое время Каартинен стал учителем народной школы.

Уже в семинарии молодой человек, обладавший богатым воображением, начал активные поиски своего «Я»; ответы на мучавшие его вопросы он искал в литературе. Увлекся толстовством, а когда привлекательность учения великого графа для него поблекла, принялся изучать восточные религии; буддизм произвел на него самое глубокое впечатление. Он даже планировал путешествие в Азию, в места, где можно припасть к истокам этой религии, но родители с самого начала не одобряли его взглядов и, соответственно, не выделили финансов на поездку. Религиозные чувства Каартинена понемногу увяли.

Работая учителем в школе Лиминка, Каартинен увлекся анархизмом. Он заказал для школьной библиотеки французские издания по этой теме и с помощью словаря изучил их от корки до корки. Ему удалось также проверить действенность усвоенных идей на практике, в результате чего во второй половине года руководство школы освободило его от занимаемой должности. Летом бывший учитель отказался от анархического учения и с необычайным интересом принялся познавать основы финского этноса. Он проштудировал десятки трудов, авторы которых поддерживали благородный тезис о возрождении финской национальной идеи, изучал древнюю историю финского народа. Чем глубже Каартинен проникал в понятийный мир праотцов, тем больше он убеждался: наконец-то найдено то, что он так долго и пламенно искал, — вера праотцов, настоящая религия, единственная, достойная настоящего финна.

Каартинен пылко излагал Ватанену основы религии, обряды которой он отправлял уже много лет. С необычайным вдохновением он поведал о лесных духах, боге грозы, гномах, идолах, колдунах из вековых лесов, заговорах и жертвоприношениях. Он описал древние религиозные обряды и ритуалы и признался, что сам практикует жертвоприношения, подражая праотцам, занимавшимся этим тысячу лет назад. Став лыжным инструктором на севере, Каартинен дополнил религиозные идеи финно-угорских народов саамскими приправами, и все эти обряды он исполнял в одиночестве среди глухих лапландских лесов. В городах отправлять религиозные обряды невозможно, пояснил Каартинен.

В верховьях ручья Виттумайсенойя, на берегу небольшой ламбужки, Каартинен бензопилой вырезал своего рыбного бога, идола, которому приходил поклоняться в межсезонье. На площадке перед идолом он сложил из камней жертвенный очаг, на котором имел обыкновение приносить в жертву какую-нибудь живность: пойманных сеткой соек, попавших в ловушки куропаток, а однажды — купленного аж в Ивало щенка. Сейчас же у него появилась возможность принести в жертву настоящего свободного лесного зверя. Ватанен не согласился его продать, и у Каартинена осталась лишь одна возможность ублажить своего бога — украсть зайца у хозяина. Каартинен добавил, что сейчас он живет очень гармоничной жизнью. Он чувствовал, что древние боги довольны им и что других богов не существует. Такого же чудесного душевного покоя он желал и Ватанену. Даже предложил вместе принести зайца в жертву богам.

Выслушав долгое повествование, Ватанен сказал, что постарается забыть о происшедшем, но запретил Каартинену впредь приближаться к зайцу и даже думать о нем, особенно с точки зрения древней религии.

В тот же вечер Ватанен, не торопясь, в сопровождении зайца отправился на лыжах в свою сторожку. Он не думал о Каартинене и его странных идеях. Половинка луны вскарабкалась в морозное небо, поблескивали неяркие звезды. Это был его мир. Мир, в котором легко быть самим собой; здесь и сейчас ему было хорошо. Заяц неслышно скакал по лыжне, словно проводник. Ватанен тихонько напевал.

Ватанен свалил несколько крупных сосен за сторожкой, напилил их в размер, обтесал топором. Длинными жердинами приподнял сторожку над фундаментом и заменил сгнившие венцы, сделав новые из свежих бревен. Получилась отличная стена.

Для зайца он срубил несколько осинок у ручья и притащил их во двор. Теперь зайцу было чем заниматься целыми днями. Он как будто тоже приступил к строительным работам: стволы осинок белели по мере того, как он объедал кору.

Ватанен поменял разбитое стекло в одном из окон. Внутри он вскрыл полы и настелил новые. А перед этим натаскал содержимого муравейников, чтобы заполнить пространство между полом и грунтом — теперь дом держал тепло. Сторожка в Ляяхкимакуру приобрела уютный жилой вид.

Не прошло и месяца со времени визита Каартинена, а у Ватанена снова появились гости.

Из леса один за другим вышли десять военных на лыжах и вошли во двор. Старший группы, лейтенант, сказал, что они служат в разведбатальоне, расквартированном в городе Соданкюля. Пока Ватанен согревал на печи чайник, лейтенант объяснил, что очень скоро в этих лесах будут проходить трехдневные учения разведбатальона.

— Для нас это тоже неожиданность. Министерство иностранных дел попросило организовать какую- нибудь программу для иностранных военных атташе на время их отпуска в Лапландии. Генштаб отдал приказ о проведении учений.

— Проклятые иностранцы! Придется гнать сюда в лес пятьсот человек только за тем, чтобы покричать «ура».

Лейтенант спросил, можно ли штабу учений разместиться в сторожке Ляяхкимакуру. Он знал, что гости МИДа буду жить в Виттумайсенойя.

— Так можно нам сюда?

— А чего ж нет, приходите, воюйте, — разрешил Ватанен.

За два дня до официального начала учений к сторожке стали стекаться военные. Младшие офицеры в сопровождении нескольких бойцов на вездеходах доставляли радиоаппаратуру, карты, провиант, таблички с номерами подразделений. Ватанен хотел купить у них лыжную мазь и свинину, но офицер-интендант