и пристрастием к алкоголю, который привез его в теплые края и продал за десять бутылок рома.

Среди пассажиров, участников экскурсии в Заполярье, быстро распространился слух о том, что на пароходе находится дрессированный белый медведь, знаменитый Фрам из цирка Струцкого, которого отправляют обратно в страну вечных льдов, потому что он затосковал и не желает больше выступать на арене.

К Фраму стали приходить, ему приносили булки и конфеты, фрукты и напитки. Нашлись люди, которые когда-то видели его в цирке, аплодировали ему и прекрасно помнили, как он опорожнял бутылки с пивом, играл на гармонике и раздавал детям конфеты.

Они удивлялись, что теперь его не соблазняют ни конфеты, ни фрукты, ни бутылки.

— Может, ему здесь просто скучно! — сказала одна молодая женщина. — Смотрите, какой он грустный! Когда я видела его в цирке, это был самый веселый медведь на свете. Настоящий буффон! Я смеялась до слез… Давайте поговорим с капитаном. С ним, кажется, можно столковаться. Пусть позволит выпускать Фрама на палубу… Держу пари, что он будет любоваться морем и радоваться ему, как человек…

Молодая женщина была добрая и одними словами не ограничилась, а пошла к капитану и убедила его.

Фраму открыли дверь, и он получил возможность свободно прогуливаться по палубе вместе с пассажирами.

Белый медведь и в самом деле повел себя, как человек.

Поднявшись на задние лапы, он оперся о фальшборт и долго стоял, устремив взгляд в морские дали, на север, где за горизонтом простирались вечные льды и снега.

Потом точно так же, как другие пассажиры, принялся расхаживать по палубе в поисках других развлечений. Его окружили любопытные. Дети протягивали ему кто мячик, кто корзиночку с конфетами. Фрам забавлялся, подбрасывая мячик, открывал корзиночку и раздавал детворе сласти. К вечеру он стал всеобщим другом.

Но время от времени он подходил к фальшборту, вглядывался в дали и тянул носом соленый воздух.

Когда стемнело, он сам вернулся в каюту.

— А что я вам говорила?! — торжествовала молодая женщина с добрым сердцем. — Это же необыкновенный зверь! На месте капитана, я завела бы на пароходе постоянного медведя. Лучшее развлечение для пассажиров!

На четвертые сутки цвет моря изменился — стал холодно зеленым, ветер приносил суровое дыхание Севера. Яснее, светлее стали ночи.

Фрам перестал забавляться, бросая и ловя мячик. Он не отходил теперь от фальшборта: неподвижно стоял на задних лапах и вдыхал, раздувая ноздри, студеный ветер, такой для него родной и знакомый.

Однажды утром он увидел на горизонте первые айсберги.

Параход замедлил ход, осторожно обходя плавучие ледяные горы.

Фрам жадно наполнял легкие влажным соленым воздухом.

В тот вечер он не вернулся в свою запрятанную в недрах парохода каюту, а всю ночь простоял как завороженный, у фальшборта, устремив взор в синие дали.

Чья-то рука легла на его шкуру. Он даже не слышал шагов.

Это оказалась молодая женщина с добрым сердцем. Она куталась в теплую шубу. Ей тоже не спалось. Это было ее первое путешествие в край полярных льдов.

Узнав, что утром охотники, которым был поручен Фрам, собираются выпустить его на остров, она оделась и вышла на палубу — посмотреть, что делает ее белый медведь.

— Итак, друг Фрам, ты нас покидаешь? — прошептала женщина. — И ни о чем не будешь жалеть? Не будешь тосковать по нашему миру? Тебе не будет скучно одному, без людей, в холодной пустыне?..

Ее рука гладила белую, влажную от соленого морского ветра шкуру.

Фрам повернул голову и посмотрел своими кроткими глазами на это доброе существо, которого он с завтрашнего дня уже больше никогда не увидит. Медведь, казалось, понимал ее вопросы и даже знал, какими словами ответил бы ей, если бы природа наделила его даром слова. Он легонько обнял ее за плечи согнутой лапой, как делал это когда-то со своими друзьями в цирке.

Женщина негромко вскрикнула. Испугалась. В голове молнией мелькнула мысль, что Фрам все же зверь. Она уже упрекнула себя за то, что так необдуманно поступила — вышла ночью одна на палубу, где не было ни души, и приблизилась к нему.

Но в тот же миг объятие Фрама разжалось. В его глазах сверкнуло что-то, похожее на упрек. Словно ему хотелось сказать: «Чего ж ты испугалась? Неужели все еще не веришь, что я ручной медведь и никогда не причиню зла человеку?»

Женщина зябко поежилась. Шубка плохо защищала ее от ночного холода. Она помахала затянутой в перчатку рукой:

— Покойной ночи, Фрам!.. Иди, ложись. Для тебя с завтрашнего дня начнется новая жизнь. Не очень-то легко тебе будет, потому что ты привык к другому!

Фрам остался один. Синяя ночь была непохожа на те ночи, к которым привыкли пассажиры: в ней еще держался окутанный дымкой солнечный свет. Пароход приближался к тем широтам, где день сливается с ночью и сутки равны году.

Остров оказался высоким, жутко пустынным, покрытым сугробам и льдами.

Сквозь стеклянистую кору льда местами торчали острые утесы, напоминающие развалины крепости. Казалось, стихийные бедствия опустошили ее и превратили в руины. Отражаясь в зеленых волнах Ледовитого океана, она как будто ждала доброго волшебника, который вернет ей жизнь.

А пока что все на пустынном острове застыло в мертвой неподвижности. Ничего живого не показывалось на гранитных утесах; ниоткуда не поднималось голубого дымка, ни одна птица не тревожила воздух шорохом крыльев. Не было даже ветра.

Пароход бросил якорь в открытом море.

Этим холодным полярным утром закутанные в меха пассажиры находились в полном составе на палубе. Мороз щипал носы и щеки.

Каким необычным показалось им это утро с ночной синевой, незаметно таявшей в мутно-беловатом, словно потустороннем свете! Утро без солнца! Потому что солнце осталось далеко позади, над теплыми морями, откуда они приплыли, где ночь сменяла день. Здесь же солнце появится еще нескоро. Присутствие его лишь угадывалось за багровым просветом на востоке.

Этот багровый просвет возвещал наступление своего рода весны, совсем непохожей на ту весну, которую пассажиры оставили дома, с ее праздником света и красок, с цветущей сиренью и изумрудными лугами, усыпанными желтыми монетками одуванчиков, где резвятся ягнята с красными кисточками в ушах.

Здешняя весна совсем иная: без благоухания гиацинтов, без ласточек и жаворонков, без нежного блеяния ягнят и без станиц журавлей, черной стрелкой перечеркивающих небо.

Через неделю солнце начнет медленно подниматься на небосводе и не зайдет несколько месяцев кряду.

Наступит длинный, почти полугодовой день.

Этот день и есть полярное лето. Светозарное, с ослепительно сверкающим на снежных сугробах солнцем. Но солнце это холодное, безжизненное, вроде того, зубастого, которое светит ясными морозными