окаменел. Долго не чувствовал ни рук, ни ног, ни сердца в груди, машинально ходил, вставал, садился, часто замолкал, отвечал на вопрос, который ему задали вчера. Не спал почти месяц. Не мог. Кир выбросил кровать, на которой умерла его жена, сломал и сжег вместе с пледом и подушками во дворе дома. В огонь отправились и электрический чайник, и чашки, и книга, которую она читала в ту ночь, и много чего еще. Потом Кир пожалел об этом, но было поздно. Все, что не спалил огонь, растащили бомжи. Кир еще долго вздрагивал, когда видел кофточку жены, растянутую на широких плечах незнакомой женщины. Дни сменяли друг друга, слившись в бесконечную мерцающую световую инсталляцию, а Кир все бродил с дочкой на руках по комнатам и старался ни о чем не думать. Получалось плохо, ему все время казалось, что вот-вот в двери войдет Лидия, или из кухни раздастся ее голос, или она позвонит по телефону и скажет, что задерживается, но скоро будет… Кир тогда понял, что призраков создавало воображение людей. Сила их чувств, привычек, привязанностей и неистребимая вера в чудо были в каком-то смысле сильнее смерти. Но даже они не могли ее победить.
Через месяц Кир задремал, и она пришла. Легла рядом. Они обнялись и заснули еще раз. Когда Кир очнулся, он не смог пошевелиться, ему показалось, что его парализовало. Кир обнимал затекшими руками пустоту и не слышал стука собственного сердца. Однако стоило Инге пискнуть, как он поднялся и уже в следующее мгновение доставал теплую со сна малышку из перин. Долгими часами в те дни Кир спасался тем, что глядел в ее глаза. Было что-то успокаивающее в глубине веселых зеленых радужек. Он словно переглядывался с Лидией, и она отвечала ему из глубины неведомых миров…
Больше Кир никогда ничего такого не рассказывал Насте, но ей больше и не нужны были его рассказы. Прошлое само собой собиралось из воздуха, надо было только внимательно наблюдать и все запоминать. И Настя была внимательна. Постепенно какие-то оброненные слова и фразы, выпавшая из стола фотография или записка, сохранившаяся между страниц книги, складывались воедино и составляли картину удивительной любви. И она завораживала Настю.
В то утро Кир опять заметил женщину в красном пальто. Словно оживший персонаж городской легенды, эта высокая фигура уже не первый раз мерещилась ему в толпе. Рослая, стройная, с прямой спиной, черными крашеными волосами, неаккуратно уложенными в высокую сложную прическу, она сразу заинтересовала Кира. Правда, сначала он решил, что это галлюцинация. Кир слишком много работал в последнее время, пирующие короли занимали его днями и ночами, а поскольку каждое утро и вечер он старался провести с детьми, то на сон оставалось всего несколько часов. Закрывая глаза, Кир погружался в океан всех оттенков красного и, когда перед ним наяву прошла женщина в одежде цвета крови, он улыбнулся и помахал ей рукой, словно старой знакомой, вынырнувшей из подсознания. Однако, похоже, она все-таки существовала в городском пейзаже. Через день Кир опять заметил ее у киоска с пирожками. Женщина забрала свой дымящийся кулек, отошла в сторону и принялась с аппетитом есть, роняя на асфальт начинку. За спинами пешеходов Кир потерял ее из виду и обнаружил вновь только сейчас.
Красные полы ее длинного пальто эффектно развевались на ветру, она уверенной походкой продвигалась вперед по противоположной стороне улицы, затем замедлила шаг, открыла неприметную дверь в стене и исчезла. Кир вздохнул. В другой день он, возможно, последовал бы за ней, но сейчас им было не по пути: с повесткой в зубах Кир шел в участок. Ему предстояло давать показания по делу об убийстве друга его дочери неизвестному следователю по фамилии Озерец. Настроен Кир был весьма скептически. Ему не нравилась фамилия следователя, он не понимал, к кому идет, мужчине или женщине, и, кроме того, Кира чрезвычайно раздосадовало, что из-за этого или этой Озерец пришлось пропустить сеанс иглоукалывания у врача-китайца. Обаятельный тип, он всегда улыбался и на все истерические причитания пациентов кивал головой и приговаривал: «Спокойно, музсчина (женссина), спокойно!» И иголки, и восточная доброжелательность действовали на Кира исключительно благотворно. Но на сегодня китаец выпадал из расписания. Спина ныла все сильней, и Кир, мрачнея с каждым шагом, приближался к не менее мрачной коробке здания УВД.
Он был уже в подобном заведении много лет назад, когда умерла Лидия. Никаких отличий, все то же самое. Дешевый линолеум пополам с островками битого кафеля на полу, гадкого цвета краска на стенах и сплошь испитые и потрепанные физиономии следаков.
– Здравствуйте, – Кир нашел в коридоре нужную дверь, открыл ее и уставился внутрь.
Странная комнатенка: ни окон, ни дверей, кроме той, в которую он вошел. На полу какой-то мусор, несколько коробок, стул с проломленным сидением, горшки с засохшим цветами.
– Здравствуйте… – неуверенно повторил Кир, понимая, что здороваться тут не с кем.
Он вышел обратно в коридор, сверился с бумажкой – вроде все правильно.
– Простите, – он поймал на ходу мужчину в форме, пробегавшего мимо. – Мне тут повестку прислали, а номер кабинета, вроде, не тот… Не подскажете, как быть?
Мужчина, не останавливаясь, махнул рукой в конец коридора.
– Переехали они, – успел сказать он, словно против своей воли увлекаемый прочь шустрыми ногами. – Туда вам…
Кир проводил взглядом торопливого товарища и двинулся в указанном направлении. Коридор заканчивался двумя дверями. Одна из них была крест-накрест заколочена досками, а другая, едва Кир взялся за ручку, внезапно распахнулась сама.
– По делу Филонова? – без предисловий выпалила женщина, похожая на маленькую ободранную птичку.
От неожиданности Кир поперхнулся.
– Да нет, – он для уверенности заглянул в бумажку. – Виктора Литвинова. Я к товарищу Озерец.
– А, понятно, – птичка клюнула воздух. – Суламифь Юрьевна, к вам…
Женщина с той же поспешностью, что и мужчина в коридоре, унеслась прочь, а заинтригованный Кир шагнул внутрь. К сожалению, Суламифь Юрьевна не оправдала его надежд, она весила килограммов сто, на стуле сидела плотно, дышала шумно и на Кира не смотрела.
– Здравствуйте, – постарался он обратить на себе внимание женщины. – Суламифь…
– Я не Суламифь, – высоким голосом обиженно возразила та. – Я Галочка.
Кир совсем растерялся.
– Галочка… А как же Суламифь?
– Фима! – вдруг, как раскрывшаяся гармонь, взвыла Галина. – К тебе пришли.
Не поднимая глаз от бумаг, лежащих перед ней, она ткнула пальцем себе за спину, вероятно указывая Киру направление дальнейшего движения. Он послушно пошел в глубину кабинета мимо полок и унылых ободранных столов, которых никакая сувенирная мелочевка не могла украсить.
– Прошу вас, – раздался женский голос из-за шкафа. – Проходите сюда.
Кир свернул за шкаф и обомлел. Неприлично долго он смотрел на стройную, точеную девушку с длинными ногами и тонкими запястьями. Цветок, Сезанн, Бердслей, Саломея – Кир даже вспотел от такой красоты. Отвернувшись от окна, на котором она обхаживала семейство пыльных кактусов, девушка с улыбкой посмотрела на посетителя.
– Здрасьте… – выдохнул Кир, глядя в прекрасные семитские глаза.
– Простите, – у нее был сложный низкий голос с хрипотцой и бархатными переливами. – У нас переезд и ремонт. А в повестки по привычке шлепают старые номера кабинетов. Садитесь, пожалуйста.
Кир нащупал ногой стул, проверил рукой его спинку и сел, положив голову себе в ладонь.
– И вы занимаетесь убийствами? – рассматривая это чудо, спросил он.
– И уже давно, – подтвердила девушка. – А вы, – она заглянула в бумаги, – отец…
– Да, я отец, – произнес Кир.
Сейчас даже если бы она назвала его водопроводным краном, он согласился бы.
Утром следующего дня Игнат с удивлением обнаружил, что лишился сна. Та муть, в которой он проболтался несколько часов перед рассветом, могла быть забытьем, обмороком, отключкой, чем угодно, но только не нормальным человеческим отдыхом.
Игнат был чрезвычайно невнимателен к своему здоровью и с детства верил, что умрет не своей смертью. Один из его родственников по материнской линии, дядька Козьма, прожил до девяноста семи лет,
