– 101-й номер, остановитесь и прижмитесь к обочине! 101! Остановился, я сказал! – надрывался ментовской мегафон.

Игнат вздохнул и посмотрел в боковое зеркало.

– Вот только тебя мне сейчас не хватало, – пробормотал он и кое-как прижался к обочине.

Когда примерно пару часов назад он с черного входа выбрался из здания и разыскал свою машину, было уже глубоко за полночь. Его путешествие в долину грез получилось феерическим… Но, едва заведя мотор, Игнат физически ощутил, как московский мороз беспощадно разделывается с восточной анестезией, охватившей, было, его чахлые душу и тело. В прошлом остались не Инга и ее истерика, а нектарный хмель цветочного магазина.

А из ментовского «мерседеса» на дорогу уже выбирался коротенький и пузатый сержантик. Он выставил вперед свое брюхо, поправил фуражку и, ухмыляясь, направился в сторону припаркованной у тротуара машины. Эта черная иномарочка с затонированными стеклами как будто напрашивалась: два квартала она виляла, беспорядочно перестраиваясь из ряда в ряд, пару раз едва не бортанула соседние машины и проехала почти на красный на предыдущем светофоре.

– Сержант Пясик, пятый полк ДПС центрального округа.

– Кто-кто? – машинально переспросил Игнат.

– Дед Пихто, – последовал любезный ответ. – Ваши документы.

Игнат послушно передал сержанту портмоне.

– Ну что, Игнат Андреевич… – протянул тот, разглядывая темную кожу дорогой вещицы, – пили али чего?

– «Али чего» это в каком смысле? – переспросил Игнат.

Если бы он рассказал этому Пясику, где он был час назад и что с ним вытворяли две черноглазые куницы, пахнувшие имбирем, тот не поверил бы ни слову.

– А в таком, – многозначительно ответил Пясик, теребя чужой документ и машинально стряхивая с него какую-то золотую пыльцу.

Игнат смотрел на короткие жирные пальчики, один из которых, словно узел сосиску, перетянуло обручальное кольцо, и ему стало тошно.

– Так, с чего это мы так куролесим на дороге, Игнат Андреевич? – донесся до него очередной вопрос.

Игнат глубоко вздохнул, пытаясь справиться с внезапно накатившим приступом рвоты, и посмотрел в прозрачные пустые глазки.

– Виноват, товарищ сержант. Задумался, – доложил он.

– Хм, задумался, да ты чуть весь поток не подавил! На запрещающий сигнал светофора, вон, проехал, – Пясик махнул головой куда-то в сторону. – Так ты пьяный или обколотый?

Кир договорился о встрече у здания Зоологического музея, того самого, в котором с легкой руки профессора Персикова закрутились ужасающие события повести «Роковые яйца», где любил бывать Андрей Белый, а Марина Цветаева всего за год до смерти любовалась из окна своей комнаты университетским двором и наслаждалась недолгим покоем.

День был будний, ветреный, суматошный, и Киру, купившему в переходе на Моховой горячий пирожок с вишней, пришлось проталкиваться в плотной толпе пешеходов. Уже свернув на Никитскую и попав в стайку студентов, с криками высыпавших из арки факультета психологии, он испугался за свой пирожок и, чтобы уберечь его, поднял высоко над головой. Киру показалось, что-то мягко шлепнулось в мех ушанки, но в этот момент он отвлекся на прохожего, который поскользнулся и едва не упал под колеса проезжавшего мимо авто.

Посредник появился спустя несколько минут после того, как Кир встал у входа в музей. Так происходило уже много лет, и Кир был уверен, что этот крошечный человечек с большой головой и грустными глазами всегда приходил заранее, устраивался в укромном месте, выжидал, осматривался и наблюдал за прохожими. Со времен первого заказа прошло много лет, и все эти годы они встречались регулярно и довольно часто. Киру человечек явно доверял и даже симпатизировал, но был внимателен и осторожен, старался не назначать встреч в малолюдных местах, избегал шумных кафе и ресторанов и всегда общался на ходу, тихо и внятно обсуждая детали.

– Здравствуйте, Кирилл Александрович.

– Приветствую вас, Вольдемар.

Они пожали друг другу руки и направились вверх по Никитской. Спутник Кира на мгновение с удивлением уставился на его шапку, явно хотел что-то сказать, но передумал и, опустив взгляд долу, засеменил рядом. В свою очередь Кир обратил внимание на то, что Вольдемар бледнее и печальнее обычного. Он совсем исхудал и осунулся, черты лица заострились, и свободное черное пальто болталось на ветру, как пустое.

«…едва они схватили зловещую фигуру… как почувствовали, к невыразимому своему ужасу, что под саваном и жуткой маской, которую они в исступлении пытались сорвать, ничего нет»*, – подумал про себя Кир, а вслух спросил: