садовые! Слезайте с веток! Подъем, подъем, подъем! Всем на палубу!
Знакомые интонации подействовали безотказно. Джон все еще чувствовал ватную слабость во всем теле, мышцы по-прежнему ныли. Но тело само заняло вертикальное положение, ноги соскользнули вниз… Он нащупал ступеньку у основания поддона, потом еще одну. Чудом не сорвавшись, он слез по лесенке на палубу.
Там уже было несколько десятков морпехов. Несколько десятков абсолютно голых людей. Одни стояли и перебрасывались отрывистыми репликами, другие разминались. Кто-то отжимался, кто-то качал брюшной пресс. В узком проходе, ведущем к душевой и сушилке, уже выстроилась длинная очередь. Казалось, что люди просто проходят за переборкой, почти не останавливаясь, и возвращаются на палубу. Наконец, остальные столпились перед раздаточными автоматами и с каким-то нездоровым сочетанием жадности и осторожности поглощали пасту, которую выдавливали из тюбиков. Паста имела легкий и довольно приятный запах. Джон уже знал, что несколько дней всем им придется питаться исключительно из тюбиков, пока пищеварительная система не вспомнит, для чего она предназначена.
С минуту Джон колебался. Выбор был весьма нелегким. Что сначала — вымыться или поесть? Все его тело покрывала тонкая пленка из омерзительного желе, смешанного с его собственным потом. В этой гадости он пролежал десять лет. Оставалось решить, от чего его тошнит больше — от голода или от собственного запаха. В конце концов, голод одержал верх над брезгливостью.
— Всем с фамилиями с А до М — в душевую, — скомандовал голос у него в голове. — Всем с фамилиями с Н до Z — получить рацион.
Джон мысленно пожал плечами. Само собой. Корпус не упустит из виду ни одной детали твоей жизни. Ты только думаешь, что тебе чего-то хочется. Корпус сам скажет тебе, чего ты хочешь, а чего не хочешь.
Хотя… это даже неплохо. Когда есть кто-то, кто скажет тебе, что надо делать, даже если это просто бестелесный голос в твоей голове. И особенно если ты чувствуешь себя словно утром с похмелья и не вполне можешь доверять собственным мыслительным процессам.
— Не видел тебя раньше, — сказал обнаженный морпех с великолепной мускулатурой, за которым Джон пристроился в очередь к душевой. — Новенький?
— Да, — ответил он, — Рота 1099.
— Не поминай здесь это дерьмо, — сказал морпех. — Теперь ты теперь в Первой Дивизии Морской пехоты. Ты что, только что из лужи?
— Из лужи?
— Ага. Из лужи с утопленниками.
— Не обращай внимания, — бросила плоскогрудая женщина, вставая за Гарроуэем. — Кое-кто из этих мудозвонов думает: ах, как это круто — валяться в луже весь полет. А ты знаешь, столько народу не оклемалось после спячки? Это как лотерея. Кстати, мы тут сыграли. Чем больше народу сдохнет от истощения, тем больше денег ты срубишь.
— И что, много ты выиграла, Крис? Обыграла всех в сухую, стандартный порядок действий?
— Нет, что ты. Всего десять нью-долларов в плюсе.
— А двадцать пять не хочешь, мисс штаб-сержант?
— Полижи задницу!
— Тебе, что ли?
— Подождите секунду, — вмешался Джон. — Вы говорите, люди умирают во время спячки?
— Ну да, — ответил морпех. — А ты чего ждал?
— Тридцать семь наших ребят, — сказала женщина. — Три процента в минус. Ну… не сказать, что до хрена… Иногда бывает, пять процентов…
— Эй! Говорят, один раз на Европу не довезли двенадцать человек из шестидесяти, — с немыслимым безразличием возразил атлет. — Один из пятерых, нехило? Какая-то херня навернулась.
Джон почувствовал, как по спине пробежал холодок. Вот уж действительно нехило… Он и не предполагал, что нано-гибернация может закончиться летальным исходом.
— Заткнись, Шустер, не пугай детей, — женщина протянула Джону руку. — Штаб-сержант Остергаард. Этот онанист, что стоит перед тобой — сержант Шустер. Не давай ему себя доставать — он «тедди». Добро пожаловать в боевой сорок четвертый.
— Сэр! Благодарю вас, сэр. Рекрут Рядовой Гарроуэй…
— Не называй меня «сэром», — ответила Остергаард. — Это мой хлеб.
— И засунь всю эту лагерную бредятину сам знаешь куда, — добавил Шустер. — «Сэрами» будешь называть офицеров. К нам, сержантам, надо обращаться по званию или по имени. Чем быстрее ты оставишь своих «сэров», тем быстрее приживешься.
— Есть, с… м-м-м, сержант.
— Так-то лучше. И своего «рядового рекрута» тоже. Ты — рядовой первого класса, если тебя не записали в «ван-Уинкли».[73]
— «Ван…» чего?
— Это значит — устроить тебе повышение на основании субъективного времени службы, — пояснила сержант Остергаард.
— Объективно, — сказал Шустер, — ты служишь в Корпусе уже десять лет. Субъективно, то есть по бортовому времени — четыре года, но все эти четыре года ты дрых в «луже». Поэтому, по идее, ты не имеешь права получить повышение за то, что прослужил эти четыре года. И тем более десять. Ты остаешься рядовым первого класса. И послужной список у тебя кот наплакал.
Гарроуэй вспомнил то, что загружали в него в лагере… К черту! Кажется, это было месяц назад. Это
— Значит, я уже могу получить повышение?
Остергаард пожала плечами.
— Поживем — увидим, что скажет высшее командование. Но знаешь… здесь звездочки на погонах значат куда меньше, чем в Кэмп-Лиджен.
— Бред, — сказал Шустер.
— С’час, бред, как же. Корпус куда больше похож на семью, чем армия.
Очередь продвинулась еще немного, и скоро все трое оказались в душевой, под упругими струями воды. Ультразвуковые импульсы быстро разрушали остатки геля, присохшие к коже, а жаркий воздух позволял высохнуть за считанные секунды. Вскоре все трое снова стояли на палубе отсека. Лазеры сняли с них мерку, затем каждый получил униформу подходящего размера и целую кучу одноразовых предметов различного назначения — для наружной обработки экипировки и самих себя. Паста в тюбиках напоминала по вкусу… Ладно, решил для себя Джон, она напоминала еду, а это весьма немаловажно, когда в желудке у тебя пусто, потому что позволяет хоть немного почувствовать себя человеком.
Что также немаловажно. Понемногу он начинал осознавать истинное положение вещей. Да, он находится в восьми световых годах от дома и в двенадцати — от Линнли, вокруг толпа совершенно незнакомого народу… и, черт возьми, никто не гарантирует, что он проживет еще двадцать четыре часа.
Как бы то ни было: в учебном лагере их подготовили абсолютно ко всему… но только не к этому. Не к пустоте, не к одиночеству, смешанному с иссушающим душу страхом.
Глава 15
