отделе религии, где они застали одного только протестантского священника, какового, не разобравшись вгорячах, и поспешили взять в наручники. Им объяснили, что Эмброуз по неизвестной причине на службу не явился. Двух полицейских оставили его дожидаться. Они весь день сидели на месте, разливая мрак по всему отделу. А люди в штатском проследовали в комнату Бентли, где их встретили с величайшим чистосердечием и обаянием.
Мистер Бентли отвечал на все вопросы так, как и подобает добропорядочному гражданину. Да, он знал Эмброуза Силка и как коллегу по министерству и в последнее время как одного из авторов издательства. Нет, последние дни он почти не притрагивался к издательским делам – был слишком занят всем этим (объясняющий жест, охвативший подтекающий кран, бюсты работы Ноллекенса и испещренный завитушками лист бумаги у телефона). Дела издательства вел исключительно мистер Рэмпоул. Да, кажется, он что-то слышал о каком-то журнале, который начал издавать Силк. «Башня из слоновой кости»? Он так называется? Вполне возможно. Нет, у него нет экземпляра. Разве он уже вышел? У него было такое впечатление, что журнал еще не готов. Авторы? Гелькбери Пасквилл? Почечуй-Трава? Том Абрахам- Уиперли-Кости? Эти имена он где-то слышал. Вполне возможно, встречался раньше с этими людьми в литературных кругах. У него осталось впечатление, что Абрахам-Уиперли-Кости несколько ниже среднего роста, полный, лысый, – да, да, он совершенно уверен, голова голая, как коленка, – заикается и подволакивает ногу при ходьбе. Гекльбери Пасквилл очень высокий молодой человек, и опознать его очень легко: у него нет мочки левого уха, потерял при чрезвычайных обстоятельствах, когда плавал матросом на торговом судне. Еще у него не хватает переднего зуба, и он носит золотые серьги.
Люди в штатском стенографировали все эти подробности. Таких свидетелей они любили, обстоятельных, точных, уверенных.
Когда дошло до Почечуй-Травы, Бентли иссяк. Этого человека он никогда не видел. Скорее всего это псевдоним какой-то женщины.
– Благодарим вас, мистер Бентли, – сказал главный из людей в штатском.
– Думаю, что мы вас больше не потревожим. Если вы нам понадобитесь, я надеюсь, мы всегда сможем найти вас здесь.
– О да, конечно, – любезно отвечал Бентли. – Иногда я образно называю этот стол своей каторгой. Я всегда здесь торчу. В крутенькие времена мы живем, инспектор.
Отряд полицейских наведался на квартиру Эмброуза, но добыл там лишь то, что могла рассказать его экономка.
– Объект сбежал, – вернувшись, доложили полицейские своим начальникам.
В тот же день под вечер полковник Плам, Безил и полицейский инспектор были призваны к начальнику управления внутренней безопасности.
– Мне не с чем вас поздравить, – сказал он. – Дело велось безобразно. Я не в претензии ни к вам, инспектор, ни к вам, Сил. – Он с отвращением посмотрел на полковника Плама. – Мы явно напали на след очень опасной группы, а вы выпустили из рук четырех из пяти. Не сомневаюсь, что сейчас они сидят в немецкой подводной лодке и смеются над нами.
– Мы поймали Рэмпоула, сэр, – сказал полковник Плам. – Я склонен думать, что он заправила.
– Я склонен думать, что он старый болван.
– Он ведет себя крайне враждебно и вызывающе. Отказывается сообщать какие бы то ни было данные о своих пособниках.
– В одного из наших людей он швырнул телефонную книгу, – а сказал полицейский инспектор, – и допустил по отношению к ним такие выражения, как «простофили», «чинуши»…
– Да, да, я читал отчет. Рэмпоул, очевидно, человек несдержанный и чрезвычайно неразумный. Посидеть на холодке до конца войны ему не помешает. Но заправила не он. Мне нужен этот Абрахам- Уиперли-Кости, а его и след простыл.
– У нас есть приметы.
– Нужны нам приметы, когда он уже считай что в Германии. Нет, вы запороли мне всю операцию. Минцстру внутренних дел это очень не понравится. Кто-то проболтался, и я твердо намерен выяснить кто.
Когда собеседование, столь неприятно затянутое, подошло к концу, начальник управления велел Безилу остаться.
– Сил, – сказал он, – как я понимаю, вы первый напали на след этой шайки. Есть у вас какие-нибудь соображения о том, кто их предупредил?
– Вы ставите меня в очень затруднительное положение, сэр.
– Ну полно, полно, мой мальчик, чего уж тут щепетильничать, когда родина в опасности.
– Видите ли, сэр, у меня давно создалось впечатление, что у нас в отделе слишком сильно женское влияние. Вы видели секретаршу полковника Плама?
– Что? Штучка с ручкой?
– Если угодно, можно назвать ее и так, сэр.
– Вражеский агент?
– О нет, сэр. Вы только взгляните на нее. Начальник велел прислать к нему Сюзи. Когда она ушла, он сказал:
– Нет, не вражеский агент.
– Конечно, нет, сэр. Но фривольна, болтлива… Подруга полковника Плама…
– Да, я вас понял. Вы очень правильно сделали, что сказали мне.
– Чего ему надо? Вызвал меня так просто и уставился? – спросила Сюзи.
– Мне кажется, я устроил вам повышение.
– О-оо. Как это мило с вашей стороны.
– Я перебираюсь на новую квартиру.
– Везет же вам, – сказала Сюзи.
– Мне бы хотелось, чтобы вы пришли и посоветовали насчет обстановки. Я в таких вещах ни в зуб ногой.
– О-оо. Неужели? – сказала Сюзи голосом, перенятым с киноэкрана – А что скажет полковник Плам?
– Полковнику Пламу нечего будет сказать. Вы поднимаетесь высоко над ним.
– О-оо.
Наутро Сюзи получила официальное уведомление, что ее переводят в штат сотрудников начальника управления внутренней безопасности.
– Везет же вам, – сказал Безил.
Она была в восторге от обстановки Эмброуза, за исключением скульптурного изделия Бранкуши. Его убрали с глаз долой в комнату, где хранились чемоданы, В Брикстонской тюрьме Рэмпоул пользовался многочисленными привилегиями, каких не полагалось заурядным уголовникам. В его камеру поставили стол и весьма сносный стул. Ему позволили за свой счет разнообразить тюремный рацион. Ему разрешили курить. Ему каждое утро приносили «Таймс», и впервые в жизни он собрал небольшую библиотечку. Бентли время от времени приносил ему бумаги на подпись. При аналогичных обстоятельствах в любой другой стране ему пришлось бы куда хуже.
Но Рэмпоул не был доволен.
В соседней камере сидел противный юнец, который каждый раз, когда они встречались на прогулке, говорил ему: «Хайль Мосли!» – а ночью выстукивал азбукой Морзе ободрительные сообщения.
Рэмпоул тосковал по своему клубу и дому в Хэмпстеде. Несмотря на множество поблажек, он ждал лета без особого энтузиазма.
В тихой зеленой долине, где через тщательно ухоженные, рыхлые, как губка, пастбища бежит ручей, а травяной покров уходит под кромку воды и сливается с водяными растениями; где дорога бежит между травяных рубежей и обвалившихся стен, а трава переходит в мох, который выплескивает наверх, на обвалившиеся камни стен, переплескивает через них и растекается по щербатой щебеночной дороге и
