Затем они поехали в «Café de la Paix» и там встретили Джонни Хупа, и он пригласил их всех на вечер в дирижабле, который должен был состояться через несколько дней.

Но Рыжик заявил, что второй раз его не проведешь.

– Ну нет, – сказал он, – только не в дирижабле. Опять вы меня разыгрываете. Где это видано, чтобы устроить вечер в дирижабле? А если кто-нибудь вывалится?

Адам по телефону передал свою страничку в «Эксцесс», а вскоре затем на эстраде, шаркая черными замшевыми штиблетами по освещенному рампой кругу, появился певец мулат, к которому Рыжик отнесся неодобрительно. Рыжик сказал, что ничего не имеет против негров; он справедливо отметил, что негры – это ничего, когда они на своем месте, но, в конце концов, не для того он плыл такую даль из Коломбо в Лондон, чтобы посмотреть на негров. И они ушли из «Café de la Paix» и поехали к Лотти, где Рыжик помрачнел и сказал, что в Лондоне уже не чувствуешь себя дома, – все не так, как было раньше.

– Вы понимаете, – сказал Рыжик, – пока я жил в Коломбо, я все время думал: «Как только мой старик отдаст концы и я унаследую фамильные дублоны, сразу махну домой в Англию и так развернусь, что небу жарко станет». А теперь, когда дошло до дела, выходит, что мне как будто ничего и не хочется.

– Может, выпьем? – сказала Лотти.

Рыжик выпил, потом они с каким-то американцем несколько раз подряд спели песню итонских гребцов, и к концу вечера он признал, что кое-какая жизнь в доброй старой столице империи еще теплится.

На следующий день читатели мистера Таратора узнали, что: Среди публики на ноябрьском гандикапе выделялось несколько спортивных фигур в зеленых котелках, и в первую очередь капитан Литлджон, или Рыжик, как его называют близкие друзья. Капитан Литлджон – один из самых богатых и известных в высшем свете холостяков, и в последнее время его имя поминают в связи с предстоящим замужеством единственной дочери из одного знаменитого герцогского рода. На скачки он вчера приехал на собственном моторе, которым правит сам…

В течение нескольких дней имя Рыжика, к немалому его смущению, снова и снова фигурировало в заметках Адама. Ему прочили несколько разных невест, ходили слухи, что он под писал контракт с кинокомпанией, что он купил небольшой остров в Бристольском заливе с целью превратить его в загородный клуб и что скоро увидит свет его роман из цейлонской жизни, в котором выведено – в весьма прозрачно замаскированном виде – много лондонских знаменитостей.

Однако шутка с бутылочного цвета котелками зашла слишком далеко. Адама вызвали к лорду Мономарку.

– Послушайте меня, Саймз, – сказал великий человек. – Страничка ваша мне нравится. Написано ловко, есть много новых имен, и интимный тон вполне подходящий. Я ее читаю каждый день, и дочь моя тоже. Продолжайте в том же духе, и все будет в порядке. Но что это за болтовня про зеленые котелки?

– Конечно, сэр, пока еще их носят немногие, но…

– У вас, например, есть зеленый котелок? Показать мне можете?

– Сам я, к сожалению, такого не ношу.

– А где вы их видите? Я лично до сих пор ни одного не видел. И моя дочь не видела. Кто их носит? Где их покупают, хотел бы я знать? Так вот, имейте в виду, Саймз, я не говорю, что зеленых котелков вообще не бывает; может, они есть, а может, и нет. Но в моей газете чтобы зеленых котелков больше не было, понятно? И еще одно. Этот ваш граф Цинциннати. Я и про него не говорю, что он вообще не существует. Может, существует, а может, и нет. Но итальянскому послу ничего о нем не известно, и в «Готском альманахе» он не значится… Для моей газеты этого вполне достаточно. И еще, хватит писать про «Эспинозу». Мне там вчера вечером счет неправильно выписали. Итого, значит, три замечания, ясно? Пронумеруйте их в уме – один, два, три. В этом весь секрет, как не забыть, – ну-ме-рация. Вот и все. Теперь бегите да скажите там министру внутренних дел, пусть заходит. Он ждет в коридоре, увидите – такой плюгавый человечек в пенсне.

Через два дня Адам и Нина повезли Рыжика на вечер в дирижабле. Вечер получился не особенно удачный. Долгая поездка в машине Рыжика до захиревшего пригорода, где стоял на приколе дирижабль, повергла их в холодное уныние, погасив последние искры веселья, еще вспыхивавшего изредка за обедом, которым накормил их Рыжик.

Дирижабль, казалось, заполнял все поле. Он был закреплен в нескольких футах от земли бесчисленными тросами, о которые они то и дело спотыкались, пока шли к трапу, застеленному в честь высоких гостей красной дорожкой.

Внутри, в салонах, сообщавшихся между собой винтовыми лесенками и металлическими переходами, было тесно и жарко. Повсюду торчали какие-то выступы, и мисс Рансибл уже через полчаса оказалась вся в синяках. Был оркестр, был бар, и все те же лица. Новым было то, что до сих пор вечеров в дирижаблях никто не устраивал.

Адам поднялся на нечто вроде открытого балкона. Необъятный шелковый пузырь заслонял небо, чуть заметно колыхался на ветру. Фары подъезжающих машин чертили полосы света на растрепанной траве. Кучка зевак у ворот изощрялась в насмешках. На балконе неподалеку от Адама раскинулась на подушках влюбленная парочка. Еще там была незнакомая ему молодая женщина, она держалась за строп и тяжело дышала – видимо, ей было нехорошо. Вспыхнул огонек сигары, и Адам увидел, что влюбленная парочка – это Мэри Маус и магараджа Поккапорский.

Тут к нему подошла Нина.

– Обидно, что двое таких богатых людей влюблены друг в друга, – сказала она, кивнув на магараджу и Мэри. – Сколько денег зря пропадает.

– Нина, – сказал Адам, – давай поскорее поженимся, хорошо?

– Да, надо бы, а то очень скучно.

Молодая женщина, которая плохо себя чувствовала, пошатываясь, прошла мимо них, решив, как видно, уехать домой, если ей удастся найти свое пальто и своего кавалера.

– …не знаю, может быть, это звучит глупо, – сказал Адам, – но мне, честное слово, кажется, что брак должен длиться, понимаешь, – что он должен быть надолго. Тебе тоже так кажется? Или нет?