разумеется, не избежать, но, скорее всего, сэр, мне удастся повернуть дело так, что ваше имя не будет упомянуто… Вы очень любезны, миссис Крамп, разве что еще один бокал, напоследок.
– Лотти, – сказал Адам, – вы не могли бы одолжить мне немного денег?
– Денег, голубчик? Почему же нет? Додж, у вас есть при себе деньги?
– Сам я в это время спал, мэм, и о прискорбном событии узнал только утром, когда меня разбудили. Поскольку я глуховат, шум, вызванный катастрофой…
– Судья Каквастам, у вас деньги есть?
– Я сочту себя польщенным, если смогу как-либо содействовать…
– Вот и хорошо. Дайте сколько-нибудь этому. Какого. Больше вам ничего не нужно, голубчик? Куда же вы, не убегайте, мы тут как раз собрались выпить. Нет, не этого вина, это мы держим для полиции. Я велела моему папильону принести бутылочку получше.
Адам выпил бокал шампанского в надежде, что ему от этого хоть немного полегчает. Ему стало гораздо хуже.
Потом он поехал на вокзал Мэрелбоун. Был День перемирия, на улицах продавали искусственные маки. Как раз когда он добрался до вокзала, пробило одиннадцать, и на две минуты вся страна погрузилась в сосредоточенное молчание. Потом он поехал в Эйлсбери и в поезде прочел корреспонденцию Балкэрна о вечере у Арчи Шверта. Он с удовольствием обнаружил, что фигурирует там как «блестящий молодой романист», спросил себя, читает ли отец Нины светскую хронику, и решил, что это маловероятно. Зато две женщины, сидевшие напротив, несомненно, ее читали.
– Не успела я развернуть газету, – сказала одна из них, – как тут же бросилась к телефону, обзвонила всех членов нашего комитета, и мы еще до часу дня послали телеграмму нашему члену парламента. Мы в Чешеме не сидим сложа руки. У меня с собой есть копия телеграммы. Вот смотрите: «Члены комитета Женской консервативной ассоциации в Чешеме выражают крайнее неудовольствие по поводу сообщения в сегодняшних утренних газетах о ночном сборище в доме № 10. Они призывают капитана Кратвела, – это наш депутат, превосходный, кстати сказать, человек, – решительно воздержаться от поддержки премьер- министру». Стоило это около четырех шиллингов, но я тогда же сказала – сейчас не время экономить по мелочам. Вы со мной согласны, миссис Айтуэйт?
– Совершенно согласна, миссис Оррауэй-Смит. Это как раз тот случай, когда настоятельно необходим наказ избирателей. Я непременно поговорю с нашей уборщицей.
– Да, миссис Айтуэйт, поговорите. В случаях, подобных этому, голоса женщин особенно ценны.
– Уж если выбирать между отказом от нравственных критериев и национализацией банков, я предпочту национализацию. Вы меня понимаете?
– Еще бы. Такой пагубный пример для низших классов, не говоря уже об остальном.
– Вот именно. Взять хотя бы нашу Агнес. Как я могу запретить ей приглашать на кухню кавалеров, когда она знает, что сэр Джеймс Браун устраивает такие сборища в любое время дня и ночи…
Обе они были в немыслимых шляпах, которые кивали и подпрыгивали в такт их словам.
В Эйлсбери Адам сел в «форд» и попросил отвезти его в усадьбу под названием Даутинг.
– Даутинг-холл?
– Наверно. Там дом вот-вот развалится?
– Да, покрасить бы его не мешало, – сказал шофер такси, прыщеватый юнец. – Хозяина зовут Блаунт.
– Ну, правильно.
– Конец не близкий. Пятнадцать шиллингов.
– Ладно.
– Ежели вы коммивояжер, прямо вам скажу, только время зря потеряете. Тут утром один парень на «моррисе» спрашивал, как к нему проехать. Хотел продать ему пылесос. Старик написал по объявлению, чтобы прислали образец. А когда этот парень явился, так и смотреть на него не захотел. Видали что-нибудь подобное?
– Нет, я ничего не собираюсь ему продавать… вернее, это было бы неточно.
– Значит, по личному делу?
– Да.
– Ну, так.
Убедившись, что намерения у пассажира серьезные, шофер надел несколько плащей (шел сильный дождь), вылез из машины и стал крутить рукоятку мотора. Скоро они пустились в путь.
Мили две они ехали среди летних домиков, нарядных вилл и деревянных трактиров до деревни, где чуть ли не в каждом доме помещался гараж и заправочная станция. Здесь они расстались с асфальтом, и Адам окончательно затосковал.
Наконец слева появились две парные восьмиугольные сторожки и ворота с геральдическими столбами и чугунной решеткой, за которыми начиналась широкая неухоженная подъездная аллея.
– Даутинг-холл, – сказал шофер.
Он посигналил, но из сторожки не вышла румяная привратница в чистом переднике и не впустила их с улыбкой и поклонами. Тогда он вылез из машины и увещевательно потряс решетку.
– Замок и цепь, – сообщил он. – Попытаемся с другого боку.
Проехали еще добрую милю; со стороны усадьбы вдоль дороги тянулась ветхая каменная стена и мокрые от дождя деревья; вот показалось несколько домиков и белые ворота. Отворив их, они свернули на
